Призрак Проститутки

Я отправился бродить по боковым улочкам, серым там, где светло, и черным в тени, «старым торговым улицам», как говорилось в моем путеводителе. Неужели этот мрак никогда не рассеивается? Мне было почти приятно обнаружить столь ощутимую депрессию, и был момент, когда я понял, что во мраке можно чувствовать себя уютно, — это что же, первая серьезная мысль, которая появилась у меня за неделю? Ибо подобно тому, как, смирившись со своей нищетой, можно защитить душу от коррупции, мрак может стать крепостью, в которой можно жить, отгородившись от безумия. Да, в Москве нетрудно понять, что мрак является такой, хотя и тяжкой, защитой; раздумывая об этом, я вышел из какой-то боковой улочки на Красную площадь — впечатление было столь же неожиданным и приятным, как в Риме, когда выходишь на широкую площадь Святого Петра, только здесь не было Ватикана, а до самых кремлевских стен простиралась площадь, мощенная булыжником, в полмили длиной и сотни футов шириной. На сером горизонте появились зеленоватые полосы рассвета, однако русские уже стояли в очереди к Мавзолею Ленина, чтобы посмотреть на его набальзамированный труп. В очереди стояли по двое тысячи две людей, и каждую минуту в Мавзолей заходило человек двадцать, отсюда следовало, что последнему придется простоять на этом холоде сто минут — серьезное умерщвление плоти для пилигрима.

Я принялся разглядывать встречных прохожих. Все почему-то были среднего возраста. Даже молодые, казалось, оставили молодость далеко позади. И тем не менее Красная площадь не была мрачной. К моему удивлению, там было весело в этот воскресный день. Воздух словно кипел, и красные от холода лица были праздничные. Уезжали и приезжали автобусы с туристами — исконно русскими. Чувствовалось, что сотни людей, гулявших по площади, были просто счастливы попасть после тяжелого труда в прославленное место. Вот так же выглядят мормоны, или свидетели Иеговы, или туристы, приплывшие на пароходике посмотреть на статую Свободы.

Совсем как в кино! Красная площадь слегка поднимается к центру, поэтому, если смотреть вдаль, людей видно только выше колен. Ноги их исчезают под булыжным горизонтом. Поэтому когда люди идут, они все как бы подпрыгивают — так подскакивают головы в толпе, приближающейся к фотообъективу. Я не знал истории Красной площади, не знал, какие великие события создали этот букет, способствующий такому подъему духа, — во всяком случае, у меня было такое чувство, будто я воспарил над землей, оставив позади грохот Бронкса и стены Москвы. На какое-то мгновение у меня возникло желание отпраздновать сам не знаю что. Может быть, это была просто радость от того, что путешествие мое подошло к концу.

Я вернулся в «Метрополь», был встречен уже более любезно швейцаром, служителем в лифте и дежурной на этаже, вошел к себе в номер, сел на кровать, пересел на стул возле кровати, вытащил чемодан, осмотрел аккуратный шов, за которым скрывалось двойное дно, где я хранил пленку, снова поставил чемодан в шкаф и внезапно понял, как я вымотался. А я устал от холода на улице, от временного перепада, от подбадривания себя, от нелегкой ходьбы — в Москве все бегут как угорелые, и я, будучи настоящим американцем, не отставал от них. И устал от собственной подавленности. Не помню, чтобы я когда-либо чувствовал себя таким одиноким в спокойный день.

Я спустился вниз, чтобы поесть, но не почувствовал себя лучше. Меня посадили с чужими людьми за стол на восемь человек, накрытый мятой скатертью, не грязной, но и не свежей, как рубашка, которую поносил несколько часов. Единственным блюдом в наличии были котлеты по-киевски — резиновая курица, какую можно подать на банкетах для политических деятелей средней руки, с начинкой в виде масла, похожего по вкусу на смазочное с примесью горечи, исходящей из кухни. Гарнир был переварен, черный хлеб черствый, а в качестве свежих овощей подали тоненький ломтик помидора. Затем появился стакан чаю с кусочком кекса. Прислуживала полная пожилая женщина, явно отягощенная личными заботами. Она без конца вздыхала. И уделяла внешнему миру ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы не потерять работу.

Уже выйдя из-за стола, я понял, что ел в гостиничном кафе, своего рода столовой для постояльцев. В настоящий ресторан, предназначенный для более солидной публики, вели стеклянные двери из холла. Здесь стояла очередь из торговцев на черном рынке и их жен. Внутри лихо играл оркестр, как на выпускных вечерах в Йельском университете, и грохот его причудливых синкоп гулом отдавался в стеклянных дверях.

Я прошел к лифту. Мне необходимо было поспать. И я надеялся, что засну. Дежурная на этаже, с блондинистым ульем на голове, тепло улыбнулась мне, подавая ключ. Я все понял. Ведь я уже много раз проходил мимо ее стола, воочию подтверждая, что являюсь постояльцем. А все ее функции сводились к тому, чтобы выдавать и получать ключи. Настоящий ад. Воздадим же должное Сартру.