Призрак Проститутки

Так или иначе, на нас теперь ничто не висит. Надо только набрать побольше мусора, чтобы стереть всякий след. Помнится, я пытался в тот воскресный вечер разгадать, что будет дальше. Я спросил себя: кому нечего бояться, если правда выплывет наружу? Есть список, который следует просмотреть. Республиканцы наверняка волнуются: тут ведь могут быть замешаны их правые техасские магнаты. А либералы, должно быть, близки к первобытному страху. Даже если Кастро сам ни в чем не виноват, он не может отвечать за все элементы своей разведки. Хелмс может предполагать, что тут замешана мафия, плюс крупные жулики, плюс наши недовольные в ДжиМ/ВОЛНЕ. Ясно, что ни о какой группе и речи нет. Да, ЦРУ могло много потерять. Как и Пентагон. А что, если обнаружится, что Советы направляли руку Освальда? Не начинать же ядерную войну только из-за того, что ирландского arriviste[225] убрали красные. А что, если это были антикастровские кубинцы в Майами? В конце концов, чертовски возможно. Это возвращает нас к республиканцам, к Никсону, ко всем остальным. Нет, не только. Опытный снайпер-вьетнамец вполне мог отомстить за своего погибшего правителя Дьема. Клан Кеннеди никогда не допустит, чтобы такое стало известно, верно? Коррозия легенды может проложить свой путь к гробу мученика. Ну а потом, есть ведь еще и ФБР. Допустят ли они рассмотрение любого из этих предположений? Ведь каждое намекает на наличие заговора. Разве в интересах Будды объявить на весь мир, что ФБР не способно обнаружить заговор, если он не устроен самим бюро? Нет, ничто из этого не в интересах вроде бы всеведущего широкозадого Будды. Следовательно, выставить Освальда в качестве убийцы-одиночки в интересах всех — КГБ, ФБР, ЦРУ, кубинской разведки, Кеннеди, Джонсонов, Никсонов, мафии, майамских кубинцев, кастровских кубинцев, даже шайки Голдуотера. А что, если какой-нибудь берчист сделал это? Я так и чувствую, как ярость кипит в жилах каждого заговорщика, который когда-либо говорил, что надо убить Джека Кеннеди. Они с трудом могут поверить, что не совершили этого, хотя знают, что не совершали, — как после этого любой из них может смотреть в глаза своим друзьям? С тех пор варево дезинформации кипело на печи. Я знал, что мы приступим к самому престижному расследованию, которое окажется образцом по раскапыванию грязи. Поэтому решил избавить себя от наблюдения за горшками и вернулся к серьезной работе, которая может оставить заметную зазубрину.

В тот воскресный вечер, через шестьдесят часов после убийства, либо Проститутка действительно сумел мобилизовать свою способность отстраненно судить о событиях, либо я, суммируя то, что он узнал за последующие месяцы, оказался неспособным дать оценку ситуации. Я зациклился на смерти. Если наваждение — это своего рода оплакивание всех страхов, которые мы схоронили в неосвященной земле, в неосвященной земле нашей психики, значит, мною владело наваждение. Смерть Мэрилин Монро не выходила у меня из головы. Если, по мнению моего отца, Хоффа мог замыслить такое преступление с целью нанести незаживающую политическую рану обоим Кеннеди, то сколько же людей мог я назвать, которые готовы были убить Джека, чтобы развязать войну против Фиделя Кастро?

Проститутка, возможно, понял, что никакой схемы из этой каши не выведешь, но я этого не понимал. Многие ночи я лежал в постели, пленник моего мозга, а он со страшной скоростью мчался все по тому же треку. Я часто думал о Ховарде Ханте и его глубокой дружбе с Мануэлем Артиме. У Ханта было время, была возможность, а ярости было достаточно! Через Артиме он мог иметь доступ к наиболее отъявленным головорезам Бригады. Когда мозг уставал задаваться вопросами насчет Ханта, я начинал раздумывать о Билле Харви. Я дошел даже до того, что проверил, не покидал ли он Рим в ту ноябрьскую пятницу. Не покидал. Потом я понял, что это не имеет значения. Такую операцию можно провести и из Рима. А можно? А где был Дикс Батлер? Был ли он уже во Вьетнаме или же остановился по пути в Далласе? Этого я установить не мог. Подумывал я и о том, не удалось ли Кастро через Траффиканте преуспеть в одном убийстве, потерпев поражение во многих других. В эти бессонные ночи передо мной вдруг возникал Освальд с узким, измученным лицом работяги. Освальд был в сентябре в Мехико-Сити. Кэл показывал мне бумагу, которую штаб-квартира в Лэнгли послала нашей резидентуре в Мехико с требованием сообщить имена всех, с кем контактировали двое главных кагэбэшников русского посольства в Мехико-Сити. Пленки прослушивания кубинского и русского посольств дали два имени: Освальд и Роландо Кубела. Освальд даже звонил из кубинского посольства в советское. На грубом, грамматически неправильном языке Освальд настаивал, чтобы его соединили с «товарищем Костиковым».

— Что-то это сомнительно, — сказал Кэл. — Мы знаем, что Освальд хорошо говорит по-русски.

— А Кубела?

— Ах, Кубела. Он встречался с товарищем Костиковым. Мы не знаем, о чем они говорили. Подозреваю, что у Кубелы были контакты со всеми.

— Мы его, конечно, бросили.