— Не потому, что ты плохо берешь подъемы и спуски. Ты это делаешь выше своих скромных физических возможностей. У тебя врожденное упорство. Из десяти новичков я поставил бы тебя, пожалуй, вторым или третьим.
— Тогда почему же я должен прекратить этим заниматься? — Я помолчал. И еле слышно спросил: — Я что, могу разбиться?
— Скорее всего нет. Ушибиться — бесспорно. Но не это соображение побуждает меня так говорить. Причина более специфическая. Только лучшие из новичков должны мечтать о том, чтобы и дальше заниматься этим. Видишь ли, это не просто спорт для таких храбрых, как ты. — Меня впервые назвали храбрым.
— Нет, — сказал я. — Так почему же? Почему вы хотите, чтобы я бросил заниматься скалолазанием?
— Это требует непрерывного совершенствования. И если, Гарри, ты будешь продолжать этим заниматься, это займет тебя целиком. Ты не будешь знать покоя. Потерпев неудачу при восхождении, ты всякий раз будешь терзаться воспоминаниями о своей неудаче, пока не преуспеешь. Даже на хороших людей это действует разлагающе. Как наркотик. И человек в конечном счете превращается либо в труса, в жертву, либо в средненького мономаньяка. Становится чем-то вроде заядлого алкоголика. Ни о чем другом он уже не может думать.
Я совсем был сбит с толку и сказал ему:
— Я вас не понимаю.
Очевидно, я произнес это грубоватым тоном, так как почувствовал его раздражение. Скорее всего умение Хью держать себя, как учитель, в узде избавило меня от проявлений его вспыльчивости.
— Ну хорошо, — сказал он, — пойдем дальше. Человек, приобретший большую сноровку в скалолазании, может стать орудием своей воли. Этого мы и стараемся достичь. Этого мы стремимся добиться с первого года. Ребенка учат не делать в штанишки. Кишечник становится орудием его воли. А по мере того как мы становимся старше, у нас возникают низменные и столь же неукротимые чувства, как весьма стеснительная — если это происходит на публике — потребность отлить. — Он так произнес это слово, точно оно было единственным приемлемым синонимом для обозначения такой потребности. — Тем не менее мы приказываем нашей милой запирательной мышце, подчиняющейся нашей воле: «Зажмись ты, дурочка!..» Скалолазание, конечно, требует высшего проявления воли. Но это процесс. И не менее опасный, чем черная магия. Ибо всякий раз, как нам предстоит сразиться со страхом, мы открываемся дьяволу. Потерпи мы провал, и дьявол тут как тут, готовый сгладить нашу трусость. «Держись меня, — говорит он, — и твоя трусость будет прощена». При удачном скалолазании ты отгоняешь дьявола. А при неудаче он, конечно же, удваивает свое расположение. И если в эти минуты ты не окажешься достаточно стойким, то половину оставшейся жизни проведешь, изгоняя дьявола. То есть будешь тихо доживать свой век. А пока человек никуда не движется, сатана доволен. Он любит, когда все идет по замкнутому кругу. Он питается энтропией. Когда мир превратится в маятник, сатана сядет на трон.
— Возможно, я буду знать, на какую скалу смогу залезть, а на какую не смогу, — сказал я, — и буду этого держаться.
— Никогда такого не будет. В тебе же наполовину сидит твой отец. И эта половина не успокоится. Я уже в первый день увидел, что в одном отношении тебя можно сравнить с лучшими альпинистами. Ты понял законы скалолазания. Понял, что находишься во внушающем чертовский трепет соборе, собственно, единственном, где вера столь приближается к Господу нашему, что по-настоящему поддерживает тебя.
— Дассэр.
— Мне рассказывали историю про древнюю, чрезвычайно религиозную еврейскую секту хасидов. Они жили в деревнях-гетто в России и на Украине. Говорят, был у них раввин, такой верующий, что молился Богу по сорок раз в день. Наконец, по прошествии сорока лет, раввин потерял терпение и говорит: «Господи, я так давно люблю тебя — явись мне. Почему ты мне не являешься?» Господь исполнил его просьбу. Явился. И как, ты думаешь, отреагировал раввин?
— Не знаю.
Проститутка залился смехом. Я прежде никогда не слышал, чтобы он смеялся. Это давало ключ к разгадке того, почему он выбрал себе такое прозвище. В нем сидело куда больше людей, чем казалось. Он хохотал на весь зал.
— Так вот, Гарри, раввин юркнул под кровать и принялся выть как собака. «О Господи, — взмолился бедняга, — прошу тебя, — не являйся мне больше». Эта история весьма полезная, Гарри. Прежде всего потому, что Бог — страшен. Это главное, что надо знать. Если бы Христос не был нам ниспослан, мы бы так и сидели в пещерах. Иегова был для нас слишком грозен. И никакой современной цивилизации не было бы.
— А как же Египет или Греция и Рим? Разве не они вывели нас из пещер?