И легкими движениями и подтяжками он залез на скалу, прежде чем я успел убедиться, что веревка, обвязывавшая мою талию, по-прежнему на месте, а другой ее конец привязан к дереву наверху, невидимому отсюда. Мистер Монтегю появился над краем пропасти футах в восьмидесяти надо мной, он удобно уселся на край ее, свесив ноги, а веревка — та единственная веревка, с помощью которой он будет меня подстраховывать, — была небрежно обмотана — и всего один раз — вокруг его талии.
— А если я упаду, я вас не утяну за собой? — тихо, но отчетливо прокаркал я, усилий же мне это стоило таких, как если бы я выстрелил.
— Я на якоре, а якорем служит дерево. — Он широко улыбнулся мне сверху. — Начинай. Я буду посылать тебе подсказки с помощью почтового голубя.
Я начал понимать, что вливало в него силы. Трусость, замеченная у других, производит, наверно, такое же действие, как ложечка икры.
Что можно сказать о красоте чувства, которое возникает от страха перед скалой? На меня была наложена епитимья. Я понимал логику Господа. Зерно сострадания обретешь, востребовав его.
Приступив к восхождению, я с ужасом обнаружил, сколь вертикальна стена. Я-то думал, что, может, будет какой-то наклон в мою пользу, но нет. Скала была вертикальна. Правда, она была в трещинах, царапинах, выпуклостях и впадинах, она была негладкой, и цепляться было за что. Нащупав вытянутой рукой дружественный выступ и увидев небольшую впадинку, куда можно поставить ногу, я стал на нее, подтянулся и вот уже на фут поднялся над рифом. И тут я ощутил то же волнение, что и в мой первый великий день. Да, вот так же хорошо мне было, когда я впервые спрыгнул с палубы яхты в залив Блу-Хилл. А тут еще и мистер Монтегю, желая приободрить меня, потянул за веревку.
— Если тебе понадобится помощь, — скомандовал он мне, — крикни: «Натяните». — И демонстрации ради потянул сильнее за веревку.
Я сразу стал меньше чувствовать свой вес, и мне захотелось лезть дальше. Нащупав еще один выступ и еще одно углубление для ноги, я подтянулся, потом еще и еще. Бросил взгляд вниз и обнаружил, что поднялся уже футов на восемь. Роскошно! Нашел еще один выступ, и как раз над моим коленом, — один из карманов, о которых говорил Монтегю, углубление величиной с ямку на столе для игры в пул. Я поставил туда ногу и теперь мог передохнуть. Скала казалась живой. От нее исходили запахи, в ней были желобки, куда набилась грязь, торчащие локти, подмышки, причинные места. Не стану преувеличивать, но, право же, я не был готов к столь интимному общению. У меня было такое ощущение, будто я взбираюсь по телу гиганта, состоящего из костей, плоти и частей тысячи человеческих существ.
Довольно скоро началась более трудная часть восхождения. Я добрался примерно до середины, а как дальше лезть, было непонятно. В пределах досягаемости не было ни одного выступа, за который я мог бы уцепиться, ни единой расщелинки, куда я мог бы поставить ногу. Очутившись в безвыходном положении, я познал мучительную нерешительность, какая овладевает альпинистом. Ноги и руки у тебя горят от волнения, пока ты решаешь, пытаться ли лезть дальше или же спуститься на несколько футов и поискать другой путь. Застыв на скале, не в силах издать ни звука, чувствуя, как пустота подо мной уходит в безвозвратное прошлое, я всматривался в скалу с таким же вниманием, с каким ростовщик всматривается в сомнительные драгоценности. Думаю, половину того, что следует знать альпинисту, я узнал за первые пять минут пребывания на Выдриных скалах, где я быстро приобщился к великому миру вертикальной каменной стены. Малейшая неровность в ней может оказаться необычайно ценным другом, коллегой-предателем, чьими услугами, однако, можно воспользоваться, закрытой дверью или прямым врагом. А я умудрился загнать себя в гробовой угол как раз над нависшим куском скалы.
Я застыл, с трудом переводя дух и совершенно не понимая, что делать дальше. Чем глубже я старался втиснуться в расщелину, куда помещалась лишь часть моего тела, тем больше мне приходилось напрягать руки, с трудом державшиеся за скалу. Я услышал голос Монтегю:
— Не свей себе там гнезда. Семьей все равно не обзаведешься.
— Я не знаю, что делать дальше! — крикнул я.
— Спустись на несколько футов. Бери вправо.
Здесь я обнаружил любопытную сторону своей натуры, которая не проявляется в нормальных условиях. Сделав первый шаг вниз, выискивая справа возможности, о которых говорил Монтегю, я увидел, что быстрее обойти нависший кусок скалы можно слева. Это будет рискованнее. Если двинуться вправо, я мог, следуя совету Монтегю, по крайней мере рассчитывать, что выберусь, тогда как левее я видел возможность для одной подтяжки, потом для другой, а потом, футов на десять выше, — гладкий камень с двумя вертикальными трещинами на расстоянии пяти футов друг от друга, так что, возможно, удастся сделать одну-две подтяжки — сказать трудно. То, что сверху кажется выступом, может оказаться лишь тенью от выпирающего камня; то, что кажется впадиной, куда можно поставить ногу, — лишь бороздкой в камне.