Розен кивнул, бросил листок в огонь и, словно утомленный этой акцией, откинулся в кресле.
Я удивился столь мучительным родам. Хотя это и странно здесь звучит, но, по-моему, такое выражение как раз подходит. Он вел себя так, словно с трудом рожал. И мне подумалось, что его, должно быть, гложет не только тревога. Однако до сих пор он этого не показывал. Вплоть до настоящего момента. Смысл пребывания тех троих в лесу выглядел теперь иначе. Они находились там не из-за меня. Они ждали появления кого-то.
Розен выпрямился в кресле, кивнул, словно подтверждая, что все в порядке — а что было в порядке? — затем достал из нагрудного кармана серебряную коробочку, вынул оттуда одну белую таблетку, такую крохотную, что я решил — это нитроглицерин, и положил под язык с такою нежностью к себе, словно давал тщательно обрезанный кусочек любимой собачке. Затем, прикрыв глаза, стал сосать таблетку.
По всей вероятности, он всю ночь ждал появления Дикса Батлера. Иначе с какой бы стати ему писать: ФЕНОМЕНАЛЬНО.
Мне следовало бы ответить: ЭТО НЕСЛОЖНО. Кто может утверждать, что мы не получаем друг от друга весточек, не расписываясь за них? И не пришел ли мне на ум Дикс Батлер потому, что мысли Розена были заняты им?
Мы сидели так, думая каждый о своем, и кто мог знать, какие мысли мы разделяли? «Миллионы существ бродят по земле, и никто их не видит!» Молчание снова затягивалось.
Омега-11
Я чувствовал, как во мне растет барьер против различных страхов, исходивших от Розена. Я не желал ими проникаться. Мне необходимо было спокойно подумать о Батлере. А поразмыслить было о чем. Физически Батлер производил всегда самое яркое впечатление среди любой группы людей. Он был сильный; он был — именно так — красивый. На тренировках инструкторы говорили, что он не туда пошел, — ему бы следовало попробовать себя в Голливуде. Он не отнекивался. Он был настолько самоуверен, что готов был с этим согласиться. До того как поступить в ЦРУ, он играл ведь в профессиональный футбол и в течение двух сезонов калечился. На Ферме мы оказались в одной группе, где было тридцать человек, и он, конечно, далеко опережал всех нас по своей физической подготовке. Он был к тому же неглуп и сделал блестящую карьеру в Фирме. Мы с Диксом Батлером работали в берлинской резидентуре в 1956 году, и я видел его в Майами в 1960 году, когда мы с Ховардом Хантом помогали готовить кубинских эмигрантов для высадки в заливе Свиней, а в 1962 году мы с Диксом участвовали в одной-двух операциях в Южной Флориде, когда там среди местных кубинцев оказались шпионы Фиделя. Одной из наших задач было выкурить их оттуда. Допрашивая подозреваемых, Батлер доходил до того, что прибегал к помощи унитаза для получения признания. «Эти кубинцы вполне такого заслуживают, — говорил он. — Для разных людей и удавки должны быть разные».
Сейчас я пытался припомнить, когда же я слышал о нем за эти последние десять лет. Он ушел из Фирмы и занялся бизнесом — бизнесом разного рода. Это я знал, но не больше. Если сплетни в больших корпорациях текут полноводной рекой, то наши перешептывания можно сравнить с рекой подземной. Порой она даже вырывается на поверхность, и мы во всеуслышание обсуждаем трудности супружеской жизни коллег или гульбу, устроенную в Киншасе и закончившуюся такой дракой, что на явочной квартире до сих пор соскабливают желток со стен. Но мы знали, когда не надо говорить. Тогда поток уходил в пещеру и уже не выходил из нее.
Дикс Батлер покрасовался в Фирме и вернулся из Вьетнама, овеянный легендой. После чего подал в отставку и нажил состояние. Казалось, из одной зависти и разговоры о нем должны были бы не прекращаться, но мы молчали. Мы не были уверены, о чем тут говорить. То, что до нас доходило, могло быть не чем иным, как прикрытием. По слухам, он полностью порвал с нами; он мог быть и на контракте — одному Богу известно, чего мы только ему не приписывали. Разговоры поэтому шли