Призрак Проститутки

А через полтора года после убийства президента Полли Гэлен Смит была забита до смерти на бичевнике вдоль канала Потомак. Нашли человека, который мог на нее напасть; он был предан суду и оправдан. Хотя это убийство, казалось, не имело никакого отношения к нам, вывод, что нас это не касается, не представлялся сразу после нападения на нее таким уж ясным. С кем, в конце концов, спала эта дамочка после Джона Кеннеди? Проститутка сразу отправился к ней домой и на правах старого друга семьи стал утешать детей. Розен, которого он прихватил с собой, тем временем пробрался в спальню хозяйки и извлек дневник Полли Гэлен Смит из ящичка ее письменного стола, а также убрал «шпиона», которого Проститутка велел в свое время прикрепить к изголовью ее кровати. Монтегю счел своим прямым, хоть и неприятным долгом проконтролировать дамочку. Худшее, что могло произойти, — это игры в постели с привлекательным русским чиновником, работающим в Вашингтоне.

Все это, мягко говоря, было мелкой импровизацией пионерской поры. Сейчас же, в восьмидесятых, из сплетен, передаваемых сверхшепотком, возникал вопрос: неужели мы действительно соорудили «Венерину мухоловку» на зависть ФБР? Или же это было весьма шаткое предположение? Отсюда вытекал вопрос, остался ли Дикс Батлер лояльным сыном нашего амбара. Он вполне мог заключить отдельные соглашения с ФБР и (или) с Военной разведкой. Или же с английской, французской и германской разведками, если им это по карману.

Я протянул руку к блокноту.

«А Проститутка ездил в Тимьянный холм?»

«При случае».

«А ты знаешь, чем он там занимался?»

«Нет».

— Выходит — ноль? — громко произнес я.

— Ну, Гарри, ты, наверно, придаешь этому слишком большое значение. Многие туда ездили. И поездка в воскресенье днем — это не то что в субботу вечером.

Мне не хотелось задавать следующий вопрос, но потребность узнать ответ пересилила гордость. Я взял блокнот.

«А Киттредж сопровождала Проститутку?»

Розен посмотрел на меня. И кивнул.

— Сколько раз? — спросил я.

Розен поднял руку с растопыренными пальцами. «Пять раз», — говорили его пальцы. Он с состраданием смотрел на меня. Я не знал, должен ли чувствовать себя оскорбленным или признать, что изрядно ранен, и принять его сочувствие. Меня словно бы вернули назад, к моей первой драке летом в Мэне с двоюродным братом, который был на два года старше меня — ему было одиннадцать — и намного меня крупнее. Он так саданул меня по носу, что на моем внутреннем небосводе вспыхнула звезда и прокатилась из конца в конец; проделав этот путь, звезда нарушила мое равновесие, и я рухнул на одно колено. Капли крови, тяжелые, как серебряные монеты, потекли из моего носа на землю. Воспоминание об этом добавило к новой боли старую. Мне необходимо было увидеть Киттредж.

Однако, когда я поднялся на ноги, вид у Розена стал такой несчастный. Это мне, наверно, и требовалось. Ирония — это арматура, помогающая человеку стоять прямо, когда внутри у него все рушится. Я тотчас ухватился за иронию ситуации: Розен, раньше хотевший, чтобы я сходил за Киттредж, сейчас не в силах был остаться один. Я увидел в его глазах страх.

Я написал в блокноте: «Ты ожидаешь, что Дикс Батлер явится сегодня сюда?»

— Я не могу быть в этом уверен, — с трудом произнес он. «А твоей троицы будет достаточно?»

— Я и в этом не могу быть уверен.

Я кивнул. И указал наверх.

— Я бы хотел, чтоб ты был неподалеку, — сказал Рид Розен. «Если Киттредж прилично себя чувствует, я спущусь вместе с ней».

— Пожалуйста.

Я оставил его у камина, поднялся по лестнице к нашей спальне и достал свой ключ. Однако, когда я дотронулся до ручки, она легко повернулась, а потому я не слишком удивился, не обнаружив Киттредж ни в постели, ни в спальне вообще.

Омега-12

Глядя на продолговатую вмятину, оставленную ею на покрывале, я уже знал, где она. Однажды Киттредж безумно меня напугала, признавшись, что порой посещает Бункер.

«Я ненавижу это место», — сказал я.

«А я — нет: когда я одна в доме и у меня возникает мысль, можно ли чувствовать себя более одинокой, я спускаюсь туда», — сказала она.

«Скажи — почему?»

«Раньше я очень боялась этого дома. Но теперь больше не боюсь. Когда я спускаюсь в Бункер, у меня возникает чувство, словно я нахожусь в центре одиночества, словно посреди этих бескрайних морей все-таки есть кусочек суши. И потом, когда я поднимаюсь оттуда, Гарри, остальной дом уже не кажется мне таким пустынным».

«И тебя ничто там не тревожит?»

«Ну, если бы я себя распустила, — сказала Киттредж, — я бы, наверно, услышала позвякивание цепей Огастаса Фарра, но, нет, Гарри, я не чувствую там дыхания мести».

«Ты, право же, такая славная», — сказал я.