Если иронией можно что-то исправить — а я думаю, что можно, — тогда позвольте вас заверить, что, поглощая эту роскошную еду, мы касались в разговоре тем, пограничных с нашей торжественно секретной миссией. Скажу лишь: мы собираемся провести совещание с агентом противника. Конечно, это будет происходить на нейтральной, даже дружественной почве, так что не буду ничего преувеличивать, но это будет совещание тяжелое по возложенным на нас обязанностям. Проходить оно, правда, будет легко и одновременно торжественно.
Галифакс всегда может улучшить атмосферу. Коллеги, наверно, любили его, когда он работал в Управлении стратегических служб. Вчера, пока мы летели на «пан-америкэн», он развлекал меня смешными анекдотами. Он немного боится самолетов — это напомнило мне теорию Дикса Батлера, утверждающего, что сильные мужчины не любят путешествовать по воздуху из боязни, как бы сидящий в них дьявол не перебрался в мотор. Услышав теорию Батлера о «крушении в пламени», Галифакс внес в нее дополнение: «В уничтожении своих собратьев есть нечто жутко завлекательное. Тебе открывается доступ в избранное братство. И человек, которого мы вскоре увидим, является прекрасным примером того». Тут Галифакс рассказал — а слухи об этом дошли до меня — о карательной вылазке, в которой он участвовал в Италии вместе с партизанами. В ходе ее Галифакс за три дня убил пятерых немцев: двоих из ружья, двоих из своего «люгера» (захваченного в качестве трофея), а одного — голыми руками.
«Я никогда не смог избавиться от этих воспоминаний, — сказал он. — Все время возвращаюсь к ним мысленно. Знаешь, это породило во мне чувство превосходства, ощущение власти над судьбами людей и великое беспокойство, не сумасшедший ли я».
«Почему вдруг сумасшедший?» — спросил я.
«Потому что я получил удовольствие от этих трех дней. Директор нашей школы, к моему удивлению, однажды сказал: если Господь захочет возложить на кого-то самую тяжкую миссию, он сделает его ангелом, несущим смерть коррумпированным, проклятым и порочным. Только редкие люди способны на такое, заверил он меня. Я не мог поверить услышанному. Мой отец, священнослужитель, не порицает уничтожение людей! Правда, когда он это говорил, глаза у него горели, а лицо было тупо-упрямое, как у многих янки. Я знаю, у меня тоже есть такое тупое упорство.»
Пусть вас, Киттредж, не собьет с толку выражение «тупо-упрямое». Галифакс употребляет его не в уничижительном смысле, нет, он имеет в виду упорство в сексе.