Призрак Рембрандта

— Следуйте за судном, но пока ничего не предпринимайте. И сообщайте мне обо всех изменениях в Лондоне.

— Слушаюсь, туан. Вы пока останетесь здесь?

— Дня на три, а потом возвращайтесь за мной. Эти клоуны из Агентства морской безопасности затеяли очередной рейд. Пусть они ничего не найдут.

— Не понимаю: зачем нам от них прятаться, туан? У этой осы тупое жало, — презрительно скривился Фу Шэн. — У нас больше катеров и ружей, чем у них.

— Мне не нужна война, Дапу Шэн. Мне нужны деньги. А для того чтобы их жало оставалось тупым, мы платим немалые взятки.

— Это не делает нам чести, туан, — не уступал Фу Шэн. В его голосе гнев мешался со старой обидой.

— Может, и не делает, старина, но зато нам это выгодно. В нашем мире честь ценится не слишком высоко. Она вышла из употребления, как и язык, на котором мы говорим. — Он положил ладонь на широкое плечо Фу Шэна. — Подожди, пока не время.

— А это время когда-нибудь придет?

— Может, даже скорее, чем ты думаешь, Фу Шэн. Наши предки взывают к нам, и в один прекрасный день мы откликнемся на их зов.

— Вы говорите загадками, туан.

— Возможно, — улыбнулся Хан. — Но ведь загадки для того и существуют, чтобы их разгадывать.

6

— Все это крайне непонятно, — задумчиво проговорил Билли Пилгрим.

Вместе с Финн и Джеймсом Талкинхорном они стояли в библиотеке адвоката перед столом, на котором лежала картина. Стол был дубовым, темным, очень старым и, похоже, монастырским. Финн без труда представила себе, как безмолвные монахи в надвинутых на глаза капюшонах вкушают за ним свою скудную трапезу.

Завещанная им картина оказалась небольшой — примерно квадратный фут. На ней было изображено до смешного маленькое суденышко, под всеми парусами плывущее по бурному морю. На заднем плане различались черный риф и разбивающийся об него прибой, а за рифом — полоска берега, заросшего джунглями. На небе полыхал алый закат. В нижнем правом углу, жирная и четкая, стояла прославленная подпись: «Рембрандт».

— По сведениям, которые я обнаружил в архиве Богартов, — заговорил Талкинхорн, — на полотне изображен «Флигенде драак», или «Летучий дракон», — корабль, на котором Вильгельм ван Богарт совершил плавание в Ост-Индию. Именно тогда была заложена основа благосостояния семьи. Картину Рембрандт написал по его заказу в тысяча шестьсот семьдесят первом году. После Второй мировой войны она числилась пропавшей и лишь недавно была обнаружена в кладовой швейцарского банка.

— Это типичный йот, — вставил Билли. — Как раз из таких судов и состоял вначале флот Голландской Ост-Индской компании. От их названия позже образовалось слово «яхта».

— Совершенно верно, — кивнул сэр Джеймс.

— Может, это и яхта, — заговорила Финн, — но только не Рембрандт.

— Простите? — несколько обиженно переспросил Талкинхорн. — Но тут же его подпись.

— Это ничего не значит. У Рембрандта была мастерская, в которой работали десятки учеников, и все они имели право ставить на картинах его подпись. Что-то вроде резинового факсимиле. А кроме того, известно, что Рембрандт нередко подписывал картины, к которым даже не притронулся кистью.

— Но ведь вы не можете точно сказать, что это не Рембрандт?

— Могу, — улыбнулась Финн, — если картина действительно была написана в тысяча шестьсот семьдесят первом году.

— А почему дата имеет такое значение? — заинтересовался Билли.

— Потому что Рембрандт умер в тысяча шестьсот шестьдесят девятом. Уж эту-то дату я помню.

Она задумчиво провела пальцем по резной золоченой раме и пробормотала:

— А вот это уже интересно.

— Что именно? — тут же спросил Билли.

— Рама. Я почти уверена, что это Фоггини.

— Кто? — переспросил Талкинхорн.

— Флорентинец, жил в семнадцатом веке, — объяснила Финн. — Я год училась во Флоренции и тогда заинтересовалась им. Он был скульптором, но больше всего прославился своими замечательными рамами. Вот как раз такими — золото, резьба, масса завитушек.

— Простите, я не совсем вас понимаю. Какое значение имеет рама?

— Ну, если картина — подделка или копия, зачем вставлять ее в такую ценную раму?

— Возможно, чтобы заставить всех поверить в ее подлинность? — предположил Билли.

— Но уж если кто-то взял на себя труд так замаскировать подделку, — возразил Талкинхорн, — зачем датировать картину годом, в который она просто не могла быть написана? И доказать это, насколько я понимаю, будет совсем нетрудно.

«Это и правда странно, — подумала Финн. — А старик рассуждает, как настоящий Шерлок Холмс. И кстати, он совершенно прав».

— Можно взглянуть поближе? — спросила она вслух.

— Разумеется, — кивнул сэр Джеймс. — Ведь полотно теперь принадлежит вам и его светлости.