А сырье поставлялось в основном из Душанбе. Шестов через годик стал незаменимым в фирме, и его советы по юридической части не раз выводили кооператив из-под карающей десницы правосудия. Тут подоспел август 1991 года, началась неразбериха, появился приказ разогнать фабрику и взять с поличным «всех деловых», но его заменили приказом произвести ревизию, однако частную инициативу не глушить. Шеф — Басаргин — счел за благо на время исчезнуть из России, в чем ему помог Шестов, ускорив за определенную мзду оформление выездных документов. Шеф вывез, естественно, изрядную сумму в валюте и приличное количество изделий из драгоценного металла. В этом, правда, Шестов ему не помогал, и как Басаргин уладил дело с таможней, оставалось только догадываться. Впрочем, бардак в течение примерно полугода после «путча» был такой, что удивляться ничему не приходилось. «Шестов» уволился из кооператива, но, имея довольно прочную репутацию «своего» юриста, тут же был приглашен в некий благотворительный фонд, которых, надо сказать, расплодилось в то время видимо-невидимо. На этот раз ни распорядителю фонда, ни его помощникам уехать никуда не удалось, но отделались они легким испугом, получив условные сроки, а Шестов и вовсе был освобожден от уголовной ответственности, по слухам, им же самим и распространенным, за большую взятку.
После этого Батогов, то бишь Шестов, некоторое время не работал, исчез из поля зрения деловых кругов, его «отозвали», как он говорил, с «фронта», и лишь благодаря Евграфу Акимовичу ему удалось не засветиться, хотя начальство упорно, ссылаясь на нехватку оперативных кадров, требовало его участия в повседневных операциях. Акимыч же разрешил ему работать вне Управления, поручая отдельные важные задания.
В 1993 году вернулся Басаргин — солидный, представительный, включился активно в приватизацию, Батогов пару раз с ним виделся, но на службу к нему не пошел. Этим делом уже заниматься не имело смысла, поскольку официальный бизнес одобрялся в самых высоких инстанциях.
Тем не менее репутация кое-какая у Батогова — Шестова, который к этому времени стал капитаном, была в теневых кругах довольно приличная. И, слава Богу, даже в Управлении мало кто толком знал, кто он и чем занимается, тем более не знали о прошлом. Ходили слухи, что пишет книгу о милиции, и это все.
Получив в 7-й службе трудовую книжку на имя Шестова Станислава Андреевича и два паспорта — общегражданский и заграничный на то же имя, Стасик уехал домой, позвонил парочке коммерсантов, в том числе на всякий случай Басаргину, парочке знакомых писателей средней руки и через три дня сидел в отделе кадров издательства «Мефисто».
Итак, стал я сотрудником отдела рекламы и реализации издательской фирмы. Когда-то, мечтая о литературной карьере, я частенько видел себя издательским работником, для начала редактором, потом, чем черт не шутит, и главным редактором, Но… как говорил один мой институтский друг на второй день беспробудного пьянства, «жись слонжа». Тем не менее, хотя бы отчасти, юношеские мечты мои осуществились.
Что мне здесь придется делать, кроме выполнения прямых обязанностей, то есть писания рекламных проспектов и аннотаций на книги о вурдалаках и прочей нечисти, на выпуске которых специализировалась фирма, я не имею понятия.
Акимыч, у которого нюх дай Бог каждому, заверил меня, что незримо дух «Пророка», как он условно назвал мифического Магомета или Мухаммеда, предполагаемого главаря одной из крупных наркобанд незримо витает вокруг этого издательства, один из работников которого, судя по всему, закадычный дружок директора, недавно благополучно помер от передозировки. А материальное доказательство присутствия призрачного «Пророка» — сувенирные ксерокопии доллара, найденные в спальне Николаева и в кармане Шалыгина с идентичной надписью на обороте «Не забудь отца родного».
Я, правда, сходу двинул версию, что бумажки эти — напоминания о долгах, за неуплату которых обоих и кончили.
Акимыч не возразил, но и не поддержал моего предположения, только сказал пару ласковых напутственных слов:
— Действуй, Слава, понахрапистее. Обаяй дамочек. Особенно обрати внимание на бухгалтерию, там все сплетни концентрируются.
Деятельность моя началась нормально. Поскольку легче всего знакомиться и завоевывать симпатии за обеденным столом, появлялся я в столовке одним из первых, и уже через пару дней мне удалось вовремя занять место за столом с главной бухгалтершей — типичной представительницей бухгалтерной категории служащих в моем понимании. Обесцвеченные волосы, завитые мелким бесом, овальное, лишенное всякого выражения лицо и какие-то пустые, блекло-голубые глаза. Именно глаза я и решил отметить, задержавшись за столом чуть подольше, и когда мы остались одни, совершенно искренне заявил:
— Ну, Людмила Валерьевна, у вас такие глаза, что без содрогания я просто не в состоянии на вас смотреть. — И добавил: — Прошу прощения за столь грубый комплимент, но я не смог удержаться.