Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи

– Это доллары. Их меняют на рубли в обменных пунктах. Таких пунктов сейчас очень много. Не меняй сразу все. На сто долларов можно скромно прожить месяц.

– Спасибо, Мария Васильевна. Я никогда не забуду вашей доброты.

– Оставь, милая. Я поступаю, как поступил бы всякий нормальный человек. Папа нас предупреждал, хочешь стать врачом, научись давать.

– Он же не деньги имел в виду…

Пучкова улыбнулась:

– Знаешь, милая, деньги дать гораздо легче, чем раздавать вам душу. Мои пациенты считаются душевно больными, значит, и души требуют больше. А захочешь меня отблагодарить, напиши, когда обустроишься. – И она снова раскрыла свою сумку-кошелек и достала визитку: – Здесь мой адрес и все телефоны.

Лена шла по улице и видела много нового и непонятного, но ничему не удивлялась. Ни вывескам казино, которых раньше никогда не было, ни витринам магазинов, заманивающих западными шмотками, ни плакатам с рекламой американских сигарет. Пучкова давала ей читать свежие газеты, и Лена некоторое представление о теперешней родине получила.

Да и память ее восстановилась полностью. Она вспомнила все. Не вспомнила только, как оказалась в Москве. Ей стало плохо на кладбище, когда в землю опустили пустой свинцовый гроб, якобы с останками мужа. Лена потеряла сознание и, очнувшись, ничего не помнила. Она даже не могла сказать, как ее зовут. Теперь она узнала, глуховские врачи оказались бессильны, и ее привезли в Москву, в институт имени Ганнушкина.

У метро Сокольники она спросила у старенького москвича, где находится автовокзал, и без проблем добралась до Щелковской. Автобус уходил через полтора часа. Она поменяла деньги, выпила в буфете стакан кофе с сосиской и уселась на скамейку в зале ожидания. В больнице ей вернули все ее вещи и документы. В паспорте лежала фотография. Она с мужем и дочкой. Дочке тогда исполнилось четыре года. На обратной стороне карточки рукой мужа было написано: «Ситенковы в сборе – папа Паша, мама Лена и Ирочка». Лена спрятала фото с паспортом обратно в сумку и заплакала. Здесь за ней врачи не следили, и сдерживаться больше необходимости не было. Она плакала тихо, не вытирая слез. К ней подошла уборщица с ведром и щеткой.

– Чего плачешь, молодуха? Кошелек сперли?

– Нет, все в порядке. – Ответила Лена. Достала из сумки платок, зеркальце и тушь. Вытерла слезы, подчернила ресницы.

– Ты чего-то уронила. – Сказала уборщица и потащила свое ведро дальше. Лена нагнулась и увидела бумажный квадратик. Это была визитка заведующей отделением. Она поднесла визитку к глазам и прочла: «Лауреат государственной премии, доктор медицинских наук, профессор Мария Васильевна Пучкова».

Лена бережно убрала визитку и подумала: «Такой большой человек и ничего из себя не корчит». Она еще не знала, что так обычно и бывает – чем значительнее личность, тем меньше ей нужно это демонстрировать.

Трофим благополучно выбрался из кащеевского кооператива прямо под носом у двух милиционеров. Они бродили вдоль забора, неся вахту снаружи, пока внутри шла облава. Прокравшись по заросшей крапивой канаве вдоль дороги, он добрался до пустыря, пересек его и очутился на глуховском городском кладбище. Здесь покоился его дядя, и Трофим с матерью иногда навещали его могилу. Молодой человек прошел по главной дорожке до маленькой часовни и свернул на узкую тропинку между памятниками. Дядю похоронили возле березки в самом конце кладбища. Березка тогда была совсем юная, теперь подросла и заматерела. Сейчас она стояла почти без листьев, сбросив их и на участочек с дядиным бетонным памятником. На нем имелась линялая фотография на керамическом овале и надпись «Ляхов Григорий Тимофеевич 1939–1985». Дядя Трофима утонул, прыгнув с обрыва в речку Глушу в нетрезвом виде. На его похоронах и произошла драка, за которую племянник получил срок.