В Л А Д И М И Р С П Е К Т О Р
П Р И З Р А К С Ч А С Т Ь Я
ЛУГАНСК, «ГЛОБУС»
2 0 0 4
У НАДЕЖДЫ СТРОГОЕ ЛИЦО
Классически строгие, мудрые и печальные… Эти определения, еще не совсем оформившиеся, но предчувствуемые, сверлили мне мой подспуд, когда я читал, а вернее сказать – вбирал стихотворение за стихотворением Владимира Спектора, собранные в его на то время очередной книге “Я надеюсь”, и лишь перевернув последнюю страницу сборника, выдохнул их: “Классически строгие, мудрые и печальные…” По стихам, когда они вызывают во мне ощущение того или иного главенствующего в них внутреннего настроения, состояния и температуры (не только как понятия накала, но и биотемперамента), я до сих пор с точностью до одной сотой фибромикрона души автора определял его нравственно-эмоциональную сущность, даже если он, автор, был мне незнаком. В случае с прочтением книги “Я надеюсь” вслед за стихами я и о поэте же подумал: строгий, мудрый и печальный. И не ошибся. Жизнь свела векторы наших с ним профессиональных забот в одно общее, очень узкое пространство, называемое кабинетом, и я имел время и возможности, чтобы убедиться в справедливости своих предчувствий. Впрочем, если со сферы души человека сливается вот такое, например:
Не хватает не злости,
не нежности –
Не хватает в судьбе
безмятежности.
Не хватает улыбки крылатой,
Легкой детскости, не виноватой
В том, что все получилось
так странно,
Что в смятении люди и страны,
Что в конце благодатного лета
Все прозаики мы. Не поэты, –
то разве подумаешь о нем как о безмятежном, сибаритствующем современнике? Но и не придет в голову, по прочтении таких строф, что их автор обозленный на жизнь, на судьбу человек. Печальник – да, но не злопыхатель. А печаль-то какая: густая, но чистая, на просвет ясная, она – как терпеливо настоянное вино из соков хорошей, без примесей, породности винограда. Такое вино способно и опьянить, но уж точно не одурманить. Хотите глоток?
Войти и выйти – знак вопроса
Оставив лишь после себя.
И все – так просто и не просто,
Любя, завидуя, скорбя.
Войти и выйти – в чем проблема!
Берешь, и тут же отдаешь.
И думаешь – в запасе время,
Когда в запасе – медный грош…
От такого глотка, не правда ли, не впадешь в хмельной экстаз – скорее замолчишь, то ли устыдившись уверенности в собственной самодостаточности, то ли испугавшись вдруг открытия: сколь жизни просто растранжирено… И в том, что стихи эти не содержат и йоты потуг что-то кому-то внушить, а тем более – чему-то кого-то научить, их мудрость. Ведь известно давно, по крайней мере, людям, не цурающимся потреблять всяческое знание, что психика человека устроена так, что она в любое наставление, да к тому же непрошенное, да, не дай Бог, еще и с применением обличения недостатков носителя этой самой психики, на генном, а значит, на никогда неистребимом уровне воспринимает как насилие, как вторжение на территорию, чистота и ненатоптанность которой чужиной, пусть и красивой, обеспечивают то, что мы определяем гордым – индивидуум.
Владимира Спектора в этом смысле насильником не назовешь. Потому, прежде всего, что он поэт, и природой одарен тем, что она ему рано приоткрыла тайну поэзии: она, поэзия, сильна не столько логикой, сколько парадоксальностью – как в том, что касается смыслового ее ряда, так и эмоционального. Поэт далек от мысли учить. А кто он, собственно, такой, чтобы других учить? Такой же смертный, как все. А всех нас если кто по-настоящему и учит, так сама жизнь. И учит тем, прежде всего, что ни одному из смертных она не дарует безоблачную судьбу, то и дело ставя перед нами задачи, с потугами решая которые, мы-то и открываем ошеломляющие своей простотой и глубиной ее, жизни, настоящие ценности, только тогда вдруг и понимая, что важно ценить, а еще понимая, что важно ценить вовсе не то, что стоит больших денег.