Я втягиваю в себя воздух и, наклонившись над плюшевым мишкой, вжимаюсь лицом в его мех, пытаясь скрыть несколько пролившихся слез. Я не хочу, чтобы он знал, насколько его слова ранят меня, ведь я понимаю, почему он так говорит. И он прав. Но идея двигаться дальше попросту невыполнима.
Взяв себя в руки, я снова сажусь. Спенсер тоже забирается на кровать. Садится напротив и обхватывает колени руками. Он ждет — с тем же терпением, что и при жизни, — когда я смогу заговорить. Но я никогда не буду готова к этому разговору.
— Я не могу, — качаю я головой.
— Бэйли, иначе нельзя. Ты не можешь прожить остаток жизни вот так. Меня больше нет.
— Сейчас же ты здесь.
Он пытается улыбнуться. Уголки его губ приподнимаются, но в глазах искорок нет.
— Это не навсегда. Ты должна двигаться дальше.
Я не отвечаю. Может, если притвориться, что я не слышу его, то я смогу продолжать говорить себе, что он будет со мной — и будет моим — вечно. Во сне, в виде галлюцинации или призрака — не имеет значения. Я приму его в любой форме.
Спенсер прикусывает губу, а затем медленно отпускает ее. Сколько я его знаю, он всегда делает так, когда нервничает или чем-то встревожен. Я понимаю, что он сейчас чувствует. Переживает за меня. Вот почему он вернулся — потому что беспокоится обо мне. Мне бы хотелось быть сильной ради него, но я не смогу. Я не знаю, как жить без него.
— Это больно, — признаюсь я.
— Я знаю, но потом станет легче, — кивает он головой.
Мне хочется верить ему, но как? Как мне может стать легче? Ведь его больше нет, и он никогда не вернется. Он оставил меня совершенно одну — разбитую и безжизненную.
Судя по выражению на лице, он понимает, в каком ужасающем состоянии я нахожусь.
— У тебя получится, Бэй. Ты сильная, поэтому снова научишься любить.
Я сердито трясу головой, и по моим щекам стекает еще несколько слез.
— Но я не хочу. Не хочу любить никого, кроме тебя.
У него опускаются плечи, но он продолжает смотреть мне в глаза. В его взгляде вспыхивает решимость.
— Тогда сделай это ради меня. Бэйли, мне
Его просьба вызывает во мне иррациональную злость.
— Как ты можешь просить меня о таком? Ты больше не любишь меня?
Нет, конечно же любит. Но я отказываюсь смотреть этой проблеме в лицо. Я не могу это сделать. Я еще не готова.
Дверь без предупреждения открывается, и в комнату заглядывает моя мать. На ее лице беспокойство.
— С кем ты разговариваешь?
Я оборачиваюсь, но Спенсер уже пропал. Когда я снова смотрю на маму, то осознаю всю серьезность произошедшего. Я не спала, и то был не сон. У меня были галлюцинации. Я начинаю сходить с ума.
— Ни с кем, — бормочу я.
Ничего больше я не добавляю и не объясняю, почему разговаривала сама с собой или почему так рано вернулась из школы.
— Почему ты дома?
Наверное, ей позвонили из администрации школы. А может быть Джулия. Я уверена, что до сестры слухи уже дошли. Она не услышала бы об этом, разве что посещая школу на Марсе.
Не дождавшись от меня приглашения, мама заходит сама, усаживается на край кровати и разглаживает подол платья. Она несколько минут выжидает, прежде чем приступить к лекции, которую подготовила.
— Мне позвонили из школы. — Вот и ответ на вопрос. — И твоя сестра.
Я почти усмехаюсь.
— Ты в порядке?
Нет. Она это знает, но, как моя мать, обязана спросить. Пока я молчу, мама вздыхает.
— Я записала тебя к доктору Московицу. Сегодня у него смена в больнице, но он согласился принять тебя в два часа. Хочешь пообедать, или может, перед этим съедим по мороженому?
Не сдержавшись, я бросаю на нее полный свирепости взгляд.
— Ты снова отправляешь меня к этому безмозглому мошеннику и спрашиваешь, не хочу ли я перед этим сходить за мороженым?
Родители отправили меня к доктору Московицу спустя несколько месяцев после гибели Спенсера. Я ненавижу визиты к нему. Не думаю, что имею что-либо против самой терапии — видит бог, я бы поговорила с кем-то другим, — но я терпеть не могу этого низенького, лысого, назойливого толстяка, который считает, что знает все на свете. Он игнорирует мои чувства, оправдываясь тем, что я подросток, и поэтому все кажется еще хуже, чем есть. Каждое сказанное им слово пропитано высокомерием и снисхождением.
Даже если я теряю рассудок — что очевидно, ведь я только что видела призрак своего парня, — доктор Московиц последний человек, который сможет мне помочь. Однако спорить с родителями бессмысленно. Доктор Московиц учился с моим отцом в Йеле, и, судя по всему, диплом Йеля значит, что его обладатель не ошибается. Никогда.
Мама зажимает пальцами переносицу.
— Я просто пыталась быть милой.
—
— Бэйли, а у меня есть выбор? Ты не в порядке и отказываешься идти на поправку.
Ее прямота выбивает из колеи и немного охлаждает мой пыл. Я падаю обратно на подушку. Потом, перевернувшись на бок, снова хватаю плюшевого медведя и сворачиваюсь калачиком. Матрас слегка прогибается под маминым весом — она тоже ложится и обнимает меня.
— Я не знаю, как еще помочь тебе, милая. — Ее голос дрожит.