Призрак уходит

ОНА: Тем, что, за исключением цапель за окном, никто о вас ничего не знает. Если кто-нибудь знаменит, о нем все знают всё, во всяком случае, убеждены, что это так. А с вами всё по-другому. Вы написали книги, сделавшие вас знаменитым в определенном кругу. Но вы не Том Круз. (Смеется.)

ОН: Кто это, Том Круз?

ОНА: Он так знаменит, что даже не обязательно знать, кто это. Вот кто такой Том Круз. Если журналы непрерывно пишут о звезде и вы ежедневно это читаете, то в результате не знаете про нее ничего, но думаете, что вам все известно в подробностях. В вашем случае никому не приходит в голову, что он знает о вас хоть что-то.

ОН: Но именно так и думают после выхода каждой моей новой книги.

ОНА: Так думают идиоты. Нет, вы загадочны.

ОН: И вы хотите произвести впечатление на загадочного человека.

ОНА: Да! Я хочу этого. Так что могло бы впечатлить вас?

ОН: Ваша грудь.

ОНА: Нет, назовите то, чего я не знаю.

ОН: Меня восхищает всё — с головы и до ног.

ОНА: А еще что?

ОН: Ваш ум. По правилам две тысячи четвертого года мне даже полагается сказать это. Но я живу по другим правилам.

ОНА: Так как же, мой ум восхищает вас или нет?

ОН: Пока в общем да.

ОНА: Что-то еще?

ОН: Красота. Обаяние. Изящество. Откровенность.

ОНА: Все это к вашим услугам.

ОН: Все это к услугам Билли.

ОНА: Ну, это само собой.

ОН: Что вы имеете в виду, говоря, что он вас обожает? В чем это проявляется?

ОНА: Приезжая в Техас, он хочет увидеть, где я играла ребенком. Посидеть на подвесных качелях, куда меня сажала моя няня, и на перекидной доске, на одном конце которой сидела она, а на другом — я, в возрасте четырех лет. Он просит меня отвезти его в мою школу, Кинкейд, чтобы увидеть, где именно мы в третьем классе сбивали масло, а в четвертом делали опыты с чашкой Петри. Мы с ним идем в библиотеку, потому что я была членом Библиотечного клуба — кружка, куда принимали одних только лучших учеников, а подходя к окну, он любуется зеленью школьных лужаек с видом поэта-романтика, в восторге созерцающего радугу. Он непременно захотел увидеть стадион, где я, ученица четвертого класса, должна была на школьном празднике — «День под открытым небом» — участвовать в соревнованиях по бегу на ходулях, но все вокруг было украшено пурпурными и золотыми флагами и так напоминало какое-то средневековое ристалище, что от волнения я грохнулась носом вниз в десяти футах от старта, хотя бегала здорово и имела хорошие виды на победу. Ему непременно хотелось, чтобы мы сели в машину около нашего дома в Ривер-Оукс и точь-в-точь повторили маршрут, которым меня когда-то возили в школу, и он увидел бы все лужайки, деревья, кусты и дома, мелькающие на протяжении пяти миль — пути, по которому наш шофер вез меня до Кинкейда. Гостя в Хьюстоне, он всегда делает утреннюю разминку на тех дорожках, по которым в пятнадцать лет бегала я. Перечислять можно до бесконечности. Все стороны моего «я» притягивают его магнитом. Когда мне снится, что я занимаюсь сексом, — а эти сны видит каждый, неважно, мужчина ты или женщина, — он ревнует меня к этим снам. Когда я в ванной — к ванной. Ревнует меня к зубной щетке. К берету. К белью. Какие-то предметы моего белья всегда засунуты в карманы его брюк. Наталкиваюсь на них, когда собираюсь отдать брюки в чистку. Рассказывать дальше или достаточно?

ОН: Так, значит, это обожание — любовь не только к вам, но и ко всей вашей жизни?

ОНА: Да, моя биография для него что-то волшебное. И все, что он говорит мне, — сплошной гимн любви. Одеваясь и раздеваясь, я всегда чувствую себя за стеклом, к которому он приник с другой стороны.

ОН: Линии тела завораживают не меньше, чем качели.

ОНА: Когда свет в спальне падает на меня сзади, он поет бесконечные гимны линиям силуэта. А когда я в одних трусиках варю утром кофе на кухне и он подходит ко мне со спины, чтобы подержаться за груди и ласково прикусить мочку уха, то всегда декламирует Китса: «Есть вздох для „да“ и вздох для „нет“ / И еще один: „Это невыносимо“. / Что же делать — остаться? бежать от них? / О нет, раздели это сладкое яблоко на двоих».

ОН: Если Билли может цитировать по памяти любовную лирику Китса, это, конечно, делает его редчайшим представителем своего поколения.

ОНА: Да. Он таков и есть. Цитирует Китса страницами.

Он: А его письма цитирует? Не знакомил со строчками из последнего письма Китса? Тот написал его, когда был на пять лет моложе вас и очень тяжело болен. А всего через несколько месяцев скончался. «Все время чувствую, что моя настоящая жизнь прошла, — писал он. — И сейчас длится посмертное существование».

ОНА: Я незнакома с его письмами. А что касается посмертного существования, мне этого еще не понять.

ОН: Скажите, а где жена берет силы, чтобы выдерживать такое мужнино обожание?

ОНА (с мягким смехом): О, я умею с этим справляться.

ОН: Вас окружает сексуальное внимание. И все-таки вы подавлены и беспокойны.

ОНА: Наша жизнь полна сексом. Но часто для одного из партнеров секс не так увлекателен, как для другого. Хотя вначале бывает иначе.

ОН: Да, помню.

ОНА: Когда у вас была последняя связь с женщиной?