Призрак уходит

ОНА: «А я вел корабль, слишком усталый, чтобы тревожиться, слишком усталый, чтобы думать связно. Были моменты, когда я чувствовал мрачный восторг, но потом сердце падало при мысли о кубрике на другом конце темной палубы, полном страдающих лихорадкой людей, кое-кто из которых умирал. По моей вине. Но это неважно. Угрызения подождут. Сейчас я должен вести корабль». Я могла бы читать и дальше. (Откладывает книгу.) Мне нравится читать вам вслух. Билли не любит, когда ему читают.

ОН: Вести корабль. Я должен вести корабль. А еще что-нибудь у Конрада вы читали?

ОНА: Читала. Довольно много.

ОН: И что понравилось больше всего?

ОНА: Знаете повесть, которая называется «Юность»? Она изумительна.

ОН: А «Тайфун»?

ОНА: Потрясающ.

ОН: Когда в Техасе вы лежали в бикини возле бассейна загородного клуба среди других дочек миллионеров, вы что-то читали?

ОНА: Забавно, что вам пришел в голову этот вопрос.

ОН: Вы были единственной, кто читал?

ОНА: Да, именно так. Когда я была девчонкой, совсем девчонкой, случилась нелепейшая история. Однажды меня застукали, и это было так стыдно, что я опомнилась. Прежде я вкладывала книгу в журнал «Семнадцать», так что никто не видел, что я читаю. А тут перестала. Выяснилось, что быть пойманной куда стыднее, чем читать открыто, и я перестала маскироваться.

ОН: А что за книги вы вкладывали в «Семнадцать»?

ОНА: Когда меня застукали, мне было тринадцать лет, и я читала «Любовника леди Чаттерлей». Все надо мной потешались, хотя если б взялись читать, сразу же обнаружили бы, что это покруче «Семнадцати».

ОН: Вам нравился «Любовник леди Чаттерлей»?

ОНА: Я люблю Лоуренса. Но «Любовник» стоит не на первом месте. Жаль вас разочаровывать, но я — в том возрасте — не сумела прочувствовать эту книгу. «Анну Каренину» прочитала в пятнадцать. К счастью, позднее перечитала. Вечно читала книги, до которых еще не дотягивала. (Смеется.) Но вреда это не принесло. А вот интересно: что я читала в четырнадцать? Томаса Харди. Да, я читала Томаса Харди.

ОН: Что именно?

ОНА: Сначала «Тэсс из рода д'Эрбервиллей». Потом… как же он назывался, этот другой роман? Странность какая-то. Я не о «Джуде Незаметном», о другом…

ОН: Пытаетесь вспомнить тот, где метят овец? «Вдали от обезумевшей толпы»?

ОНА: Да, разумеется, «Вдали от обезумевшей толпы».

ОН: А есть и еще один, где овец метят красным. И работа героя — ставить такие метки. Как эта книга называется? Там очень важна героиня, трагическая героиня. Ох, моя память!

(Но она даже не слышит этой трехсложной жалобы. Слишком увлечена воспоминаниями о своих четырнадцати годах. И с какой легкостью вспоминает!)

ОНА: «Грозовой перевал». Очень понравился «Грозовой перевал». Я была тогда чуть моложе, двенадцать или тринадцать. Прочитала «Джейн Эйр» и сразу взялась за него.

ОН: А теперь о мужчинах.

ОНА (с легким зевком, непринужденно): Это что, собеседование с работодателем?

ОН: Да, я пытаюсь выяснить, пригодны ли вы для работы.

ОНА: Какой работы?

ОН: Уйти от мужа, который вас обожает, к человеку, которому вы сможете читать вслух.

ОНА: По-моему, вы безумны.

ОН: Безумен. Ну и что? И находиться здесь — безумие. Безумием было приехать в Нью-Йорк. Безумна причина, заставившая меня приехать. Безумие сидеть здесь и разговаривать с вами. Сидеть и не иметь возможности уйти. Я не могу встать и уйти сегодня, не мог встать и уйти вчера и потому провожу собеседование, пытаясь определить, пригодны ли вы для работы, которая требует бросить вашего молодого мужа ради посмертного существования с семидесятиоднолетним. Так что давайте продолжим. Интервью продолжается. Рассказывайте о мужчинах.

ОНА (мягко и как бы механически): Что вы хотите знать?

ОН (так же мягко): Я хочу умирать от ревности. Расскажите мне обо всех своих мужчинах. Про теннисиста из Тулэйна, который однажды летом так глубоко засунул вам в горло пенис, что вас, четырнадцатилетнюю, вывернуло от рвоты, я уже знаю. И хотя слушать это было тяжеловато, все же хочу знать больше. Расскажите еще. Расскажите мне всё!

ОНА: Что ж… Для начала о первом. Первый любовник был моим учителем. Это случилось в выпускном классе. Ему было двадцать четыре. И он меня… дефлорировал.

ОН: Сколько вам было лет?

ОНА: Это случилось через три года. Семнадцать.

ОН: А между четырнадцатью и семнадцатью не было ничего, о чем стоило бы рассказать?

ОНА: Ничего. Кроме подростковых глупостей.

ОН: Только глупости? И ничего волнующего?