Призрак улицы Руаяль

— …наш дорогой Ранрей собственными глазами видел странные явления и не менее странные припадки, свидетельствующие об одержимости. И теперь он просит у меня разрешения обратиться к архиепископу Парижа, дабы тот приказал провести ритуал изгнания дьявола. Что ты на это скажешь, Ришелье?

— Я считаю, что между случаем доказанным, но оставленным без помощи и без лечения, и попыткой исцеления, дозволенной законом и разрешенной церковью, лучше выбрать второй вариант, хотя мы и не знаем, что получим в результате. Иначе говоря, архиепископ сядет в засаде и станет караулить, чтобы при первой же подвернувшейся возможности взять над нами верх. Я уже сталкивался с подобной проблемой, когда был губернатором Гиени. Тогда я задушил волнения в зародыше, затопив народное возбуждение святой водой и свечным воском.

Король продолжал вертеть в руках хлыстик; казалось, его обуревают противоречивые мысли.

— Ранрей, вы, действительно его видели?

— Сир, прошу прощения у Вашего Величества, но о ком вы говорите?

— О… вы понимаете… в конце концов, ваш тюфяк не сам поднимался в воздух!

— Я утверждаю, что тюфяк висел в воздухе, а потом начал дрожать, словно его трясли изо всех сил. И могу дать на отсечение руку, что девица говорила и на латыни, и на немецком, и…

— И что?

— …и ее устами говорил ваш покойный слуга, маркиз де Ранрей. Он разглашал секреты, известные мне одному.

— Хорошо! — произнес король. — Пусть будет по-вашему! Разрешаю вам обратиться к архиепископу. Сен-Флорантен, выправите необходимую бумагу, у вас есть достаточно чистых листов с моей подписью. Пусть комиссару Ле Флоку не чинят препятствий, когда он станет просить аудиенцию у его преосвященства, архиепископа Парижского. Но помните, Ранрей, потом вы мне все расскажете в подробностях. Вы прекрасный рассказчик.

И благосклонно кивнув, король повернулся к подданным спиной, дабы дать возможность лакеям приступить к процедуре переодевания. Вместе со своими начальниками Николя дошел до министерского крыла. Сен-Флорантен написал несколько слов на чистом листе с королевской подписью, запечатал послание, и старательно вывел на обороте имя адресата. Как только воск подсох, он молча передал письмо Николя.

Когда комиссар выходил из внутреннего дворика, его догнал запыхавшийся Сартин. Генерал-лейтенант напомнил о своем желании постоянно быть в курсе событий, и посоветовал подчиненному тщательно обдумывать каждый шаг, связанный с расследованием столь деликатного дела. Сартин опасался, как бы результат совместных действий властей гражданских и духовным не оказался плачевным, даже если вначале полиция и люди архиепископа станут действовать в полном согласии. Еще он напомнил, что обременительные процедуры, связанные с разрешением кризиса на улице Сент-Оноре, не должны полностью отвлекать комиссара от расследования причин катастрофы на площади Людовика XV. Пользуясь возможностью, сыщик сообщил начальнику о нападении на Ноблекура. Сартин настолько возмутился, что Николя отважился поведать ему историю железного наконечника. Генерал-лейтенант молчал, с любопытством взирая на своего помощника. Николя прибавил, что он сознательно нарушил заповедь, внушенную ему господином де Сартином в первый же день его работы в полиции: он прекрасно помнит, что от него «зависят жизнь и честь людей, с которыми, будь они даже самые последние мерзавцы, надо поступать по закону». Поэтому, как только он завершит расследование начатого им дела, он, сознавая свою вину, готов вернуть королю патент на свою должность.

Сартин улыбнулся. Подобная щепетильность лишь увеличивала его уважение к Николя, однако рассуждения комиссара он расценивал исключительно как детский лепет. Каким образом предъявить обвинение муниципальному чиновнику, виновному в некомпетентности, ставшей причиной гибели множества невинных людей? И вдруг, волею случая, этот чиновник едва не становится убийцей старика. Так неужели они не воспользуются возможностью припугнуть негодяя? Разумеется, приходится идти на злоупотребления, но ведь речь идет о восстановлении справедливости, и как бы ни велика была цена, начальник полиции берет на себя всю ответственность, освобождая комиссара и от вины и от угрызений совести. И Сартин не терпящим возражений тоном велел Николя арестовать майора Ланглюме; а наконечник от шнура, без сомнения, поможет доказать его виновность, по крайней мере, в глазах судей.