Призрак улыбки

Рокуносукэ встал на колени возле могилы. "Пожалуйста, прости меня. Ты лучшая из жен. Я всегда был недостоин тебя. Всегда, всегда". Подняв руку к шее, он расстегнул золотую цепочку, тихо покачал магендовид на ладони, погладил его пальцем, потом вырыл в негусто растущей на могиле траве ямку и закопал в ней свой амулет. "Я знаю, он тебе всегда нравился, — прошептал Рокуносукэ, — это единственное мое сокровище, пусть оно будет с тобой всегда". Он запел" Нами мёхо рэнгэ кё" (единственную строку молитвы, которую помнил), и пел столько раз, что челюсть окаменела, а голова стала трястись. "Прости меня, Кадзуэ", — сказал он тогда еще раз, встал и нетвердым шагом пошел к воротам.

Путь он держал к вокзалу, с Токио было покончено навсегда. Но нужно было взять чемодан. В нем было немного, но это немногое было всем, чем он обладал. Свой домик они снимали, и Рокуносукэ содрогнулся, поняв вдруг, что все эти годы он простоял пустым, так как слыл прибежищем призраков.

Повернув сразу за лавкой, где торговали футонами, на свою улицу, Рокуносукэ увидел дым. Почти сразу же взвыли сирены, раздались крики. Вспомнив скелет, стоявший с зажженной спичкой возле плиты (вокруг солома, бумага, дерево), он повернулся и быстро пошел в другом направлении: прочь от огня.

Куда он идет, он не знал, но в душе смутно проступал образ безлюдного острова, омываемого суровым зеленовато-серым морем, — пустынное место, где, задрав голову, видишь множество звезд и живешь безобидной, тихой и честной жизнью. "Может, я даже приму монашество, — подумал он, но взгляд вдруг зацепился за красотку с длинными волосами, идущую по тротуару мимо цветочного магазина в красной мини-юбке и белых сапожках, и, глядя на ее потрясающие, похожие на раковины устриц колени, он вздохнул: — Нет, вряд ли".

* * *

Когда Спиро закончил рассказ, Марион Фэррадин некоторое время молчала, глядя в окно, где сгущались сумерки цвета лаванды и вереска. Хороший признак, подумал он, своего рода беззвучные аплодисменты.

— Очень, очень вам благодарна, — заговорила наконец, повернувшись к нему, его слушательница. Лицо ее напоминало рыхлый пудинг, но глаза были умные, ясные, редкостного оттенка: фиолетово-сероватые, как и зыбкий сумеречный свет за окнами "Травиаты". — Вы были так добры, досказав мне эту историю, — продолжала Марион. — Я понимаю, приглашать следует заранее, но все-таки: не отужинаете ли вы с нами сегодня? Будут муж, дочь и я. Мы живем в Дэнентёфу. Дом — собственность компании, в которой служит муж, но место приятное.

"Ого, — подумал Спиро, — дочь. Высокая молодая блондинка, похожая на женщин из племени викингов, умная, страстная и уж наверняка не вдвое старше, не в десять раз известнее и не в сто раз богаче меня. Да, и к тому же не глотательница самцов". Но тут же он понял, что не нужно ему никаких новых женщин, даже высоких бледнолицых богинь из виденных им, темнокожим подростком, снов.

— К сожалению, не могу. У меня вечером свидание, — сказал он, осознавая, что ведь и впрямь — свидание. Не встреча, не интервью, не беседа, а всамделишное вечернее свидание — с женщиной, которую он, кажется, любит и к которой его, безусловно, тянет (к черту все ранги и разницы между ними). Неожиданно перед глазами мелькнуло видение: Мурасаки Мак-Брайд — нет, Урсула! — стоит в этот самый момент в своей комнате у окна и размышляет, поглаживая лебединую шею: "Во что я ввязываюсь? Он вдвое моложе меня, я плачу ему жалованье, он даже не в моем вкусе, куда разумнее оставаться просто его патронессой и шефом". Но тут он вспомнил женственно-размягченное выражение на ее нежном, с легкими следами возраста лице. Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы ясно увидеть: интерес, вызываемый мужчиной, на которого смотрят таким размягченным взглядом, нельзя назвать ни деловым, ни платоническим.

— Свидание? — Марион Фэррадин вскинула свои седоватые бровки-перышки и улыбнулась. У нее были почти квадратные зубы цвета слоновой кости, такие, как на японских фигурках, но не покрытые черным лаком. — О! Кем бы ни была эта девушка, ей повезло.

В ответ Спиро весело вскинул свои широкие, темные, самурайско-спартанские брови. "Если б вы только знали, кто это!" — подумал он.

Несколько минут спустя, посадив любительницу фольклора в персикового цвета такси и помахав ей на прощание, Спиро невольно рассмеялся.

— И если бы я это знал! — выговорил он вслух и, напевая все, что мог вспомнить из Марсельезы, отправился на поиски объемистой бутылки сухого шампанского, гигантской коробки темно-шоколадных трюфелей и прекраснейшего из букетов пурпурных люпинов, какой только смогут составить в самых изысканных и дорогих цветочных магазинах Гиндзы.

Чудовище в зеркале