Призрак в мундире

Сосновский пополз между кучами битого кирпича, по развороченной земле. Он полз очень осторожно и внимательно осматривался. Шанс быть убитым партизанами был велик. Глупая смерть и очень вредная для их задания. Немец со стонами и проклятиями полз следом, старательно прижимаясь к камням. Жить ему хотелось, очень хотелось, и вел он себя поэтому как надо. Добравшись до конца разрушенной улицы, где в воздухе было уже меньше пыли, Сосновский помог немцу подняться, забросил его руку себе на плечо и быстро перетащил ослабевшего спутника на другую сторону дороги. Здесь, между сараями, сгоревшими заборами и воронками, он потащил раненого через кустарник подальше от окраины города. На опушке леса Сосновский снова оглянулся. Он видел, как к месту боя летят мотоциклы, как двигается немецкий бронетранспортер и грузовики с солдатами, но говорить об этом раненому не стоило. И видеть этого он не должен. Сосновский поспешно потащил немца в лес и минут через десять на полянке уложил его на землю, усыпанную толстым слоем хвои.

– Уф, – Михаил упал рядом с немцем на землю, тяжело дыша и вытирая ладонью лоб. – Ну, так кто вы, мой друг по несчастью?

– Унтерштурмфюрер Рихард Кранц. Я сотрудник четвертого отдела РСХА.

– Гестапо, – понимающе кивнул Сосновский. – Ну, давайте я вас перевяжу, Рихард.

Михаил не стал снимать свой китель и рвать собственную рубашку. Даже неопытный гестаповский лейтенант сообразит, что незнакомый гауптман под кителем имеет советское нижнее белье, но никак не рубашку, которую носят все офицеры рейха. Поэтому Сосновский распорядился, чтобы китель снял немец. Он оторвал рукав от его рубашки, разорвал по длине вдвое и перебинтовал рану на ноге гестаповца. Затем он снял с раненого брючной ремень и перетянул ему ногу выше раны, в чем не было абсолютно никакой необходимости. Просто Сосновскому надо было, чтобы немец не смог убежать, когда поймет, кто перед ним. А со штанами, которые норовят свалиться, далеко не убежишь.

– Спасибо вам, Юрген, – устало кивал немец. – Вы спасли мне жизнь, я ваш должник.

– Это долг каждого честного человека, – буркнул Сосновский, соображая: то ли начать допрашивать немца сейчас и здесь, то ли найти способ доставить его на базу группы. – Вот что, мой друг, лежать нельзя, надо уходить и искать любую немецкую часть или подразделение. Нужна связь с командованием. Мы с вами были свидетелями нападения партизан, и наш долг рассказать все, что знаем. Мы ценные свидетели. Там погибло слишком много людей. Вперед, дружище!

Унтерштурмфюрер с готовностью подал руку своему старшему товарищу, снова оперся о его плечо, и оба двинулись через лес к другой окраине города, где располагалась база группы. Дважды Сосновский едва не сбился с дороги, но, вовремя заслышав звук автомобильных моторов, снова углублялся в лес. Гестаповскому лейтенанту было плохо. Он явно не особенно сильно соображал сейчас из-за страха, из-за своего ранения, которое считал опасным. Он все время спрашивал, найдется ли врач, будет ли оказана ему медицинская помощь. Они плутали до вечера, долго отдыхали в чащобе. Сосновский поил раненого из родника, зачерпывая воду его же фуражкой.

Наконец они добрались до первого секрета, который выставили партизаны вокруг базы разведчиков. Немец был в шоке, когда увидел двух бородатых мужчин с автоматами. Они обыскали его, отобрали пистолет и повели куда-то по пустырю. Он все понял, но шок, видимо, был так силен, что Кранц вел себя как послушный теленок. И когда немца ввели в переоборудованный сарай, служивший базой советской разведгруппы, он просто упал на лавку у стены, едва не потеряв сознание.

Сосновский снял шинель, с сомнением осмотрел ее и повесил на гвоздь.

– Замучаешься чистить, – проворчал он. – Пришлось из-за этого гада ползать там по кирпичам. Еще неизвестно, будет ли от него какая польза, а вот единственный мундир я, кажется, изгадил основательно. Теперь в таком виде и не покажешься в приличном месте.

– Ничего, найдем тебе новую шинель и штаны, – пообещал Шелестов. – В крайнем случае, заплатки на колени нашьем. Начинай допрашивать нашего гостя. Он из гестапо? Вижу по петлицам, что не армейский офицер.

Сосновский уселся за стол, накинул на плечи старый ватник и стал смотреть на немца. Тот сидел съежившись, бледный от страха.

– Рихард Кранц, вы находитесь в плену у советских партизан, – объявил Михаил. – Я знаю, что в вашей среде партизан называют как угодно, даже бандитами. Сразу расставлю акценты: у вас, как представителя Германии, которая напала на нашу страну, развязала эту войну и оккупировала часть территории Советского Союза, нет права обвинять советский народ в том, что он поднялся с оружием в руках и воюет с вашей армией всеми доступными способами. Вы агрессор, а мы защищаем свою землю. Это понятно? Мы на вас не нападали, поэтому бандитами мы считаем вас. И относиться к вам как к бандитам у нас есть право защитников Отечества. А теперь первый вопрос. Что за атака была сегодня на вашу тюрьму?

– Но это же ваши, партизаны, напали, я так понял, – взмолился немец. – Почему вы меня спрашиваете?