Призрак замка Аруэ (СИ)

— Как это происходит, я теперь понимаю. Но что это за инструмент? — Я еще сильнее напряг слух. — Похоже на звуки колесной лиры, которую я однажды слышал в поселке западных охотников. Но меня смущают диапазон и проворность перебора.

— Это просто запись, — задумавшись о чем-то своем, хмуро пробормотал человек.

— Опять какое-то волшебство? — не понял я.

— Неважно… — Мужчина махнул рукой.

— Ну уж нет. Я слышу и вижу то, чего я никогда не слышал и не видел раньше. Вот, что странного в этом сне. Я смею предположить, что мы находимся в замке людей, в одной из его башен. Все это, — обвел я вокруг себя хрупкими бледными руками, — очень похоже на их работу: убранство и узоры…

Я остановил взгляд на стене и присмотрелся: изящные пейзажи на бледно-голубых стенах, казалось, были вышиты тонкой золотой нитью. Нарисованные средь видов природы люди были еще страннее тех, что я видел раньше: в просторных бесформенных нарядах, с белыми, как снег, лицами, а волосами черными, как оперение ворона. Волосы у всех странным образом собраны на макушке, носы на лицах длинные, а глаза — что узкие сощуренные щелочки. Вокруг них танцуют прекрасные тонкоклювые птицы, которых я никогда не видел ни в небе, ни на земле. По берегам извилистых рек стоят легкие, с загнутыми крышами, жилища, наподобие домиков для молитв. И у всех фигур в руках неведомые мне музыкальные инструменты.

— Ты проницательна, как всегда. Прости, но… Ты же видела свое отражение? — темный силуэт рукой указал на узкое зеркало, которое я сначала принял за проем в стене.

— Да, — женский голос звучал раздраженно. — Этот облик смущает меня, как и тебя. Но я еще раз говорю, что не имею представления, почему я в таком виде.

— Потому что это ты, Кори!

— Чепуха! Замолчи! Предупреждаю в последний раз. — Попытавшись заглотнуть побольше воздуха, я ощутил давящую боль в груди. Зубы от досады неприятно скрежетнули. Но последние слова, долетевшие со стороны окна, повергли меня в замешательство.

— Интерьер этой башни выполнен в стиле шинуазри, — пространно произнес человек.

— Что?! — переспросил я, забыв на мгновение про неудоства.

— Шинуазри, — прошипел мой собеседник, как заклинание, но тут же продолжил: — Ты, конечно, не знаешь этого слова. Даже Кори его не знала. Так что, если бы ты даже могла вспомнить…

Резко фигура опала. Это было неожиданно. Не сразу я понял, что произошло: теперь он стоял передо мной на коленях. Было темно, но мне показалось, что он тянется к моим ногам.

Говорить было больше не о чем. Спотыкаясь в тесных туфлях, путаясь в слоях ткани, я попятился к стене. Отскочив от нее, бросился к другой. Стен в комнате казалось много, слишком много, как и окон. Я метался меж ними, ища выход, и не находил. Дышать становилось труднее — туго сдавленные корсетом легкие почти горели. Происходящее начинало походить на кошмар.

— Стой! — доносился до меня басистый голос из глубины башни. — Стой! — А теперь казалось — он в шаге от меня. — Подумай! — голос не унимался, а окна и стены с тонконогими птицами и уродливыми людьми преследовали меня попятам. — Почему я знаю то, что знаешь ты, а ты не знаешь того, что говорю тебе я?!

Не желая больше ничего слышать, я бросился на свет луны: окно было раскрыто. Может, за окном находится веранда. Так или иначе, я спрыгну и выберусь наконец из этой комнаты. Может, я полечу на лунный свет, или, падая с большой высоты, даже смогу проснуться.

— Твое имя Керкиус. Ты эльф-охотник. Тебе всегда нравились луки, эти древние палки, из которых пускали стрелы… Стой же! Твое тотемное животное — белка, любимый цвет — желтый, запах — лимонной мяты…

За окном была пустота. Стоя одной ногой над бездной, я замер.

— Откуда… — прохрипел я. — Откуда ты знаешь?

— Потому что ты спишь!

— Да. Я сплю. Но я скоро проснусь, и…

— Нет, Кори. Это не так.

Поставив ногу обратно на карниз и придерживаясь за распахнутую раму, я опасливо обернулся в сторону говорящего. Теперь он стоял у дивана, объятый тусклым светом луны, и в ее ледяном сиянии напоминал какое-то неживое изваяние. И тем страшнее было наблюдать, как двигаются его неестественно полные губы на мертвенно-синем лице, слышать низкий с хрипотцой голос, убеждающий меня в том, чего быть не может:

— Дело в том, что ты спишь уже очень давно!

5

— Я сплю. Ты спишь. Только я знаю, что сплю, а ты… Только не волнуйся.

— Волнуюсь?! — Был бы я своего роста, навис бы над этим здоровяком угрожающей тенью. Но тогда лишь сурово смотрел на него снизу-вверх, как отрок на родителя, читающего поучительное наставление. — Я скоро проснусь. Эта ночь не продлится вечно.

— Ошибаешься! Тебе спать еще лет двенадцать — не меньше. А если быть уж совсем точным, — он вдруг вновь посмотрел на кисть своей левой руки и лишь после этого продолжил, словно бы прочитал что-то на запястье: — Стандартных двенадцать лет, четыре месяца и девять дней.