Призраки

Лет двести назад за подобные штучки тебя бы сожгли на костре.

Сто лет назад над тобой посмеялись бы. Назвали бы выдумщицей или дурой.

Даже сегодня, если ты умеешь предсказывать будущее или читать прошлое по знакам, недоступным для большинства…

В конце концов ты окажешься в тюрьме или в дурдоме.

Человечество всегда будет наказывать тех немногих, кто обладает особенным даром, которого нет у всех остальных, и поэтому они никогда не признают его настоящим.

Психиатр на слушании дела о досрочном освобождении определил ее преступление как «Острый психоз, вызванный нервным перенапряжением».

«Единичный случай нетипичного характера».

В состоянии аффекта.

Больше этого не повторится.

Никогда, ни за что.

Постучите по дереву.

К тому моменту она отсидела четыре года из присужденных двадцати.

Мужа вместе с детьми уже не было на горизонте.

Лет через двести, когда все, что она предвидела, прочла и узнала, когда все это сбудется, к тому времени от Графини останется только тюремный номер.

Уголовное дело.

Пепел сожженной ведьмы.

Всему есть предел [6]

Рассказ Графини Предвидящей

Клер Аптон звонит из туалета в антикварной лавке. Она заперлась в кабинке, ее голос отражается гулким эхом от стен и пола. Она спрашивает у мужа: трудно ли вскрыть видеокамеру наблюдения? Чтобы забрать кассету с записью, говорит она и начинает плакать.

За прошедшую неделю Клер заходила в этот магазинчик три или даже четыре раза. Здесь, в магазине, такие порядки: сумку надо оставлять на кассе при входе. И пальто, если там есть глубокие большие карманы. И зонтик тоже — потому что в нем можно спрятать всякую мелочь: украшения, расчески, маленькие безделушки. На прилавке у кассы стоит серая картонка, на которой написано черным фломастером;

«Нам не нравится, когда у нас воруют!»

Когда Клер пришла сюда в первый раз, она сказала, сдавая пальто:

— Я не воровка.

Старик за кассой смерил ее пристальным взглядом. Щелкнул языком и сказал:

— А почему вы должны быть исключением?

За каждый сданный предмет он выдал Клер половинку игральной карты. Туз червей — за сумку. Девятку треф — за пальто. Тройку пик — за зонтик.

Старик внимательно изучил руки Клер, ее нагрудные карманы и колготки — на предмет подозрительных выпуклостей, выдающих украденные товары. На стене за прилавком развешены маленькие таблички с настоятельной просьбой не воровать в магазине. Видеокамеры наблюдают за каждым проходом, каждым поворотом. Картинка выводится на мониторы у кассы, чтобы кассир все видел.

Да, он все видит: каждое ее движение — все у него на мониторах, в черно-белом изображении. Ему все известно: где находится Клер в каждый отдельный момент времени. К чему она прикасается, что берет в руки.

Антикварная лавка представляла собой кооператив, где несколько мелких торговцев выставляли свои товары под одной крышей. В тот день в магазине работал только кассир, а Клер была единственной покупательницей. Магазин был огромным, как супермаркет, но помещение было разбито на много маленьких магазинчиков. Повсюду на стенах висели часы: своеобразные звуковые обои, сплошное тик-так. Там было столько всего. Бронзовые кубки, потускневшие до темно-оранжевого оттенка. Потрескавшиеся, искривленные кожаные туфли. Вазочки для конфет из граненого стекла. Книги, покрытые серым пушком плесени. Плетеные кресла-качалки и корзины для пикников. Соломенные шляпки.

На картонной карточке, приклеенной к одной из полок, было написано: «Приятно посмотреть, просто восторг — подержать в руках, но если вы это сломаете, значит, вы это КУПИЛИ!»

На другой карточке было написано: «Посмотрел? Потрогал? Сломал? ПОКУПАЙ!»

На третьей: «Сломали здесь… ЗАБИРАЙТЕ ДОМОЙ!»

Даже под пристальным наблюдением видеокамер Клер рассматривала магазин как зоопарк старых вещей, на которых лежит отпечаток их бывших владельцев. Как музей, где можно потрогать любой экспонат.