Призраки

— Как же не заметить-то, батюшка-барин. Кто же это туфлями-то хлопает, да кашляет, да вздыхает, как не он?

— Ты это слышал? Слышал?

— Да как же не слыхать-то, батюшка-барин? Такого страху натерпелся, что сохрани Господи всякого!

— Так это я не в бреду был?

— Какое там в бреду!.. Уедемте, батюшка-барин! Пожалейте вы хоть себя-то! Посмотрите: на кого вы похожи стали? Ведь вы совсем больные-с! Уедемте-с! Пропади он пропадом этот патрет-с!

— Какой портрет? — встрепенулся Лугин.

— Ох, Господи! Да неужли ж это вы, батюшка-барин, и впрямь ничего не заметили? Вот этот самый патрет-с, — ответил Никита, нехотя кивнув на него головой и дико на него косясь.

— Что же ты в нем заметил?

— А что он пустой бывает-с!

— Как пустой?

— Так, — пустой-с! Как двенадцать часов пробьет, так он пустой-с.

— Ты лжешь, болван!

— Помилуйте, батюшка-барин: как же мне лгать-с?

— Дурак! Ведь, этот старик не живой! Ведь, он нарисован только!

— А кто ж его знает-с!

— Как кто ж его знает! Я знаю, ты знаешь! Пощупай: он нарисован на полотне и только. Как же он может уйти с полотна?!

— Не могу знать-с! Только что уходит-с. И белая эта уходит-с.

— Какая белая?

— А вон, что у него за плечами стоит-с, — ответил Никита почти шепотом и дрожа всем телом, как в лихорадке.

Лугин взглянул на портрет, — действительно: за плечами у старика, из сероватого фона явственно выделялась светлая фигура, и это была она, несомненно она! Как мог он до сих пор не заметить ее?

Он вздрогнул.

— Ступай, ложись спать! — сказал он строго Никите.

— Уедемте, батюшка-барин, — начал было опять умоляющим голосом Никита, но Лугин крикнул на него, топнув:

— Пошел вон, осел!

И Никита удалился, тяжело вздыхая, а Лугин, по обычаю, запер за ним дверь в переднюю.

Лугин в волнении ходил по комнате взад и вперед.

«Итак, — думал он: — теперь нет никакого сомнения: это не бред мой, это настоящие призраки! Удивительно! Непостижимо! Я никогда не сомневался в возможности таинственного, чудесного, но этого я не мог ожидать! И какая же связь между портретом, то есть, механическим сочетанием, красок и призраком? И что это: настоящие, живые призраки или только одна видимость? Недаром я всегда так верил в чудесную силу искусства вообще и в особенности-живописи, — верил, что художник не только подражает, но и творит: ведь, если так, то почему бы ему не создать живого существа, — если механизм, техника искусства будут побеждены им абсолютно? А в этом портрете они побеждены абсолютно, хотя он и очень плохо нарисован…».

С этой последней мыслью Лугин взглянул на портрет, и с широко открытыми глазами отступил шаг назад: на сером фоне полотна его фигур не было…

До этого мгновения Лугин, казалось, ничего не видел и не слышал, погруженный в свои полусознанные, непостижимые видения и озарения; теперь он вдруг сосредоточился весь и упорно, неподвижно уставился на дверь в гостиную… Там все было тихо…

Нетерпение изобразилось вдруг на лице Лугина, и он раздражительно крикнул:

— Я вас жду, милостивый государь!

Голос его гулко и дико отозвался в гостиной и замер. И вот, дверь гостиной начала вдруг тихо и беззвучно отворяться; послышался обычный, как бы надтреснутый кашель и шлепанье туфель. Лугин вскочил. В мрачной, как гроб, бездне гостиной показалась мертвенная фигура старика, с редкими, тонкими, как пух, седыми волосами, с бледным, худым лицом, с резко выдающимся носом мертвеца и с полузакрытыми, стеклянными, бесцельно-неподвижными глазами. Он был, казалось, в состоянии глубокого гипноза. Точно какая-то чуждая сила тяготела над ним, не позволяя ему ни думать, ни чувствовать, ни двигаться произвольно, — превращая его в манекен.

Лугин не обратил на него никакого внимания и смотрел дальше, в глубь гостиной. Там появилась белая фигура призрачной женщины. Голова ее была склонена, но глаза с мольбою были подняты на Лугина, как на спасителя; слезы дрожали в них. Лугин бросился к дивному призраку с простертыми руками, но старик безжизненно, как часовой, которому запрещено глядеть в сторону, заступил ему дорогу. Точно холодная змея проползла по телу Лугина, когда он коснулся руки старика. Он содрогнулся от отвращения, отступил шаг назад и молча стал смотреть на старика испытующим взглядом. Потом он вдруг громко расхохотался и сказал:

— Прошу вас к столу, милостивый государь!