Призраки

— Знаю, что может! Я не знаю, демон ли вы, милостивый государь, или душа умершего человека… Я думаю, последнее вернее, потому что вот здесь, на стене, висит ваш портрет, — по временам исчезающий. Но это мне все равно! И демон — призрак, и душа умершего — призрак: нынче она видима, как привидение, завтра она — ветер, облако, молния… Все призрак!

Он засмеялся.

— Я отлично понимаю, милостивый государь, — воскликнул он снова: — что я никогда не выиграю у вас этого призрака, играя с вами на деньги. Это обстоятельство, между прочим, не делает чести вашим правилам — ха, ха, ха! Но не в том теперь дело! Я понимаю также очень хорошо, что не могу завладеть залогом вашим и насильственно, механически: пусть я схвачу его, — он исчезнет, вот и все! Но вы — как бы то ни было! — вы, конечно, можете его мне отдать! Итак: чего хотите вы взамен этого призрака?

— Это душа, и я могу только проиграть ее.

— Что же я должен поставить на карту, чтобы шансы выигрыша и проигрыша стали для меня равны?

— Душу.

— Какую душу?

— Вашу.

Лугин вздрогнул. Снова точно что-то влажное и холодное скользнуло по нем. Но он сейчас же оправился и сказал, злобно смеясь:

— Я вам сказал уже, что я только призрак, только ряд преходящих явлений!

Новое выражение явилось в лице призрака: он остановил на Лугине свой неподвижный взгляд, который принял едва уловимое выражение презрительной насмешки. Таким взглядом смотрят, слушая самоуверенную болтовню глупцов.

— Что-с? — сказал призрак тихо.

— Опять «Штос»? — воскликнул Лугин вздрогнув, но, возвращаясь к своим мыслям, он продолжал:

— Ха! Из-за этого нельзя много спорить! Только, как же это сделать? Покорнейше прошу вас, милостивый государь, оставить эту комедию и ответить мне категорически на вопрос: что должен я делать?

Призрак помолчал и потом еще более тихим, заискивающим голосом, в котором слышалась и насмешка, сказал опять:

— Что-с?

— Перестанете ли вы повторять это «Штос»?! — бешено воскликнул Лугин, вздрогнув, и, вспомнив, как он уже не однажды вынимал трепещущей рукою из колоды карту против своей воли, он вскричал:

— Не думаете ли вы, милостивый государь, что я во власти чуждых мне сил?

— Что-с?

— Я перестану говорить с вами, милостивый государь, если вы еще раз осмелитесь сказать мне «Штос»! — все более раздражаясь, воскликнул Лугин.

Призрак молчал.

— На каком основании уверены вы, что я во всяком случай захочу выиграть ваш залог, то есть, этот призрак? — сказал потом Лугин.

— Душу, — поправил старик.

— Может быть, и душу! — с каким-то замиранием сказал Лугин. — Но вот, вы сказали мне, что я должен поставить на карту свою душу. Это нелепость, которая может иметь только аллегорический смысл. Или это опять какой-нибудь отвратительный, механический секрет? Но допустим, что я согласился и поставил душу свою на карту — ха, ха, ха! Что же тогда?

Снова с мгновенною силою сверкнула в глазах призрака молния неумолимой, подозрительной злобы, и он сказал своим надтреснутым голосом:

— Тогда случай решит, выиграете ли вы мой залог.

— Но разве случай может иметь какое-нибудь значение в вопросах нравственных?

Призрак опять остановил на Лугине свой презрительно-насмешливый взгляд.

— Если я выиграю ваш залог, тогда я не потеряю уже моей души? — спросил Лугин.

Призрак молчал.

— Говори же, демон! — бешено воскликнул Лугин. — Ты знаешь, что я во всяком случае потеряю душу свою! Но какой же во всем этом смысл?

Призрак не отвечал опять: он будто ждал того мгновения, когда окончится весь этот ненужный вздор и начнется настоящее.

— А что если я не буду играть с вами, милостивый государь? — в исступлении закричал Лугин.

— Вы никогда не обнимете ее в таком случае…

Тут Лугин, не в силах противиться долее своему желанию, тихо обратил свои взоры в сторону призрачной женщины. Она стояла, как олицетворение покорности, сложив вытянутые бессильно руки. Слезы стояли на чудных глазах ее. Она, казалось, стыдилась взглянуть на Лугина. Казалось, она сама считала себя безвозвратно погибшим существом, которому уже нельзя надеяться на избавление, а остается только — страдать — вечно — без конца…

Вдруг неодолимое чувство бесконечной, страстной и нежной любви к этому прекрасному, отверженному, женственному существу исполнило его; в исступлении бросился он перед ней на колени и, простирая руки, чтобы обнять ее ноги, воскликнул:

— Божество мое — жизнь — святыня — люблю тебя!

Но едва он коснулся ее, или, лучше сказать, того места, где она была видима, как оба призрака, и женщина, и старик, — мгновенно исчезли, а Лугин с воплем отчаяния упал на пол и погрузился в глубокий обморок.

Несколько дней после этого пролежал он в постели. Страшная тоска томила его, тоска о призрачной женщине, которую полюбил он — он чувствовал это — какою-то непостижимою, огненною любовью.