Призраки

Значит, самодвижущихся качелей не существовало, и малиновой девочки — тоже, а крылатые никак не участвовали в его жизни. Военный грузовик, на котором он пытался покинуть город, просто съехал в кювет из-за неосторожности водителя, Кузьма крепко приложился головой и забыл, как добрался обратно, а вагон… отцепили и отбуксировали к ближайшему депо. Тогда получается, что и спасительное чувство полёта — это всего лишь очередная фантазия, порождённая засбоившим мозгом.

От этих мыслей становилось нестерпимо больно. Надежда рухнула, краски исчезли, мир поблёк, и теперь хотелось только одного — чтобы поскорее привели в исполнение приговор. Всё равно больше некуда идти и не к чему стремиться. Цивилизация движется к гибели, и нет никакого смысла наблюдать за этим эпохальным процессом, сидя в душной клетке собственного обезличенного бытия.

Слабый голосок внутри продолжал твердить: «Вознесись. Воспари над бренным течением дней. Расправь крылья». Но Кузьму это сейчас только злило. Ведь полёт оказался ложью. Никакой цели нет, как нет и пути. Тогда зачем нелепая мысль продолжает зудеть несбыточным желанием?

Тихие всхлипы, доносящиеся из соседней камеры, оторвали Кузьму от гнетущих раздумий.

— Здесь кто-нибудь есть? — громко спросил он.

Ответа не последовало, а всхлипы смолкли. Тогда Кузьма повторил вопрос.

— Да, есть, — донёсся из-за стены негромкий женский голос, показавшийся знакомым.

— Лида? Это ты?

— Ну да. А ты кто?

— Меня Кузьма зовут. Я служил в народной дружине. Помнишь, я тебя сопровождал, когда мы сюда ехали?

— Ага…

Это «ага» прозвучало безрадостно и разочарованно. Вряд ли девушка была рада общению с одним из тех, по чьей вине здесь оказалась. Да и Кузьма не знал, что сказать. Взбодрить? Дать надежду? Он не мог ни того ни другого. Единственное, чем он сейчас жил — это ожидание расстрельной команды, которая предоставит выход из сложившегося тупика. Может, тогда он воспарит? Или просто погрузится во мрак небытия… Полный, безвозвратный конец — пожалуй, не так уж и плохо. Всё равно ведь это однажды случится. С каждым случается. Тогда зачем противиться неизбежному?

Однако, вопреки ожиданиям, Лида сама продолжила разговор.

— Почему тебя посадили? — спросила она, спустя минут пять.

— Напарника случайно убил.

— Случайно? Это как?

— Если честно, я не помню, как это произошло. В голове помутилось, и теперь я ничего не помню. Меня нашли без сознания в его машине, с его оружием, из которого он был убить. И вот я здесь.

— А может, это не ты? Вдруг это кто-то ещё сделал, а тебя подставили?

— Мне тоже так кажется. Но это не имеет значения. Все считают, что это сделал я, и доказательств обратного у меня нет. Такое вот правосудие…

— А… кого? — неуверенно проговорила Лида, спустя ещё пару минут. — Кого ты убил?

— Валеру Киреева. Толстый такой, здоровый мужик. Мы с ним в одной патрульной группе служили.

Девушка не ответила. Возможно, она поняла, о ком идёт речь, вот только вряд ли ей от этого стало легче.

— Эй, что там за балаган? — раздался грубый окрик.

За решёткой показалась щуплая фигура Жоры Контрабаса, облачённая в охотничий камуфляж.

— Что, Кузьма, проснулся? — в голосе охранника чувствовалась издёвка. — Хорошо вчера отдохнул? На рыбалку съездил, да? А Валера где, а? Там остался? С простреленной башкой под кустом? Какая же ты сука, Кузя!

Кузьма бросил исподлобья взгляд на Контрабаса:

— Не помню я ничего.

— Ну да, ну да. Вначале пиздиш, что это крылатый Валеру завалил, теперь — что ничего помнишь. Ты давай, не завирайся. Правду мы из тебя выбьем. Пузырь тобой займётся — быстро расколешься.

Действительно, Иван Пузырёв умел дознанием заниматься. Ему было всё равно, какими методами работать. Главное — результат. Он и руки-ноги подозреваемым ломал, и сигаретами кожу прижигал, и даже ногти выдирал плоскогубцами. В прежние времена его за такое по голове и не погладили бы, но сейчас подобное варварство уже никого не пугало.

Впрочем, Кузьму Пузырь тоже не сильно пугал. Кузьма отпираться не собирался. Подтвердит «версию следствия» и тем самым приблизит финал собственных дней. Смысла сопротивляться нет. Если коллектив что-то решил, этого уже не изменить, даже если скажут, что чёрное — это белое.

— Да не вру я, — Кузьма уставился в глаза Контрабасу. — Считаете, что это я сделал — не вопрос. Вам виднее. Вы же были там, всё видели, всё знаете, да? Что дальше? Расстреляете? Да пожалуйста! Мне насрать.

— Короче, хорош языком молоть, — Контрабас сплюнул на пол и похлопал по дубинке, висевшей на поясе. — А то ведь могу и рёбра пересчитать, если выёбываться будешь. И тебя это тоже касается! — крикнул он заключённой в соседней камере.

Девушка не ответила.

— Зачем держите её здесь? — спросил Кузьма. — Она ничего не сделала. Не она убила того военного.

— А это не твоя забота. Сделала — не сделала… Разберёмся без сопливых, — отрезал Контрабас. — И чтоб больше никого балагана мне тут!

Он ушёл, оставив Кузьму наедине с собственной трагедией.