Призраки

Да, мы сами поставим этот эпизод. Он будет истошно кричать и бредить. Закрывая лицо руками, прячась за растопыренными пальцами, белый как мел, мистер Уиттиер будет вопить, что за ним пришел дьявол. Будет кричать: помогите!

А потом впадет в кому. И умрет.

Святой Без-Кишок с его мудреными словами – брюшина, двенадцатиперстная кишка, пищевод, – он знает, как все это правильно называется.

В нашей версии мы все стоим на коленях у постели Уиттиера и молимся за него. Бедные-бедные мы, невинные жертвы, запертые в заброшенном театре, умирающие от голода, мы все равно молимся за бессмертную душу нашего мучителя. Потом – постепенное мягкое затемнение. И пошла реклама.

Вот сцена из фильма, которому суждено стать хитом. Сцена, которая так и просится на премию «Эмми».

– Что хорошо в мертвецах, – говорит Обмороженная Баронесса, нанося очередной слой помады на свои несуществующие губы. – Они не могут тебя поправить.

Тем не менее хорошая история означает отсутствие отопления. Медленное умирание от голода означает, что мы остаемся без завтрака. Ходим в грязном. Может быть, мы не такие талантливые, как лорд Байрон и Мэри Шелли, но мы все же способны вытерпеть неудобства, чтобы наша история стала работать на нас.

Мистер Уиттиер, наше старое мертвое чудовище.

Миссис Кларк, наше новое чудовище.

– Сегодня, – говорит Хваткий Сват, – будет длинный день. Длинный-длинный.

И Сестра Виджиланте поднимает руку, и часы у нее на запястье отсвечивают зеленым в сумрачном коридоре. Сестра Виджиланте встряхивает часы, чтобы все видели, как они светятся, и говорит:

– Сегодня день будет такой, какой я скажу …

Она говорит миссис Кларк:

– А теперь покажи, где включать этот чертов свет.

И Недостающее Звено ставит ее на пол.

Кларк и Сестра Виджиланте на ощупь пробираются в темноте, держась за сырые стены, к мутному серому свету призрачьего огонька на сцене.

Мистер Уиттиер, наш новый призрак.

Даже у Святого Без-Кишок урчит в животе.

Некоторые женщины, говорит Мисс Америка, пьют уксус, чтобы уменьшить желудок. А голодные боли – это действительно очень больно.

– Расскажите мне что-нибудь, – говорит Мать-Природа. Она зажгла ароматическую свечу, яблоко с корицей, со следами зубов на воске. – Кто-нибудь, – говорит она. – Расскажите мне такую историю, чтобы мне уже никогда не хотелось есть…

Директриса Отказ говорит, прижимая к груди своего кота:

– История, может быть, и отобьет аппетит у тебя, но Корато все равно голодный.

И Мисс Америка говорит:

– Скажи своему коту, что еще через пару дней он и сам перейдет в категорию еды. – Ее ярко-розовый спортивный купальник уже смотрится чуточку великоватым.

И Святой Без-Кишок говорит:

– Пожалуйста. Кто-нибудь. Отвлеките меня, пожалуйста, чтобы я не думал про свой желудок. – У него совсем другой голос, суховатый и мягкий. В первый раз он говорит не с набитым ртом.

Вонь – густая и плотная, как туман. Никто не хочет дышать таким воздухом.

И направляясь к сцене, к пятну света вокруг призрачьего огонька, Герцог Вандальский говорит:

– До того, как я продал первую картину… – Он оглядывается, чтобы убедиться, что мы идем следом, и говорит: – Я был антиподом вора, который специализируется на предметах искусства.

А солнце уже начинает вставать – постепенно, от комнаты к комнате.

И мы все делаем мысленную заметку: Я был антиподом вора, который специализируется на предметах искусства.

По найму Стихи о Герцоге Вандальском

– Микеланджело не называют ватиканской продажной девкой, – говорит Герцог Вандальский, – За то, что он умолял папу Юлия дать ему работу.

Герцог на сцене: небритый, блеклая щетина – как будто наждачка.

Челюсть жерновом ходит по кругу, месит и перемалывает комок никотиновой жвачки.

Серый свитер и холщовые брюки усыпаны засохшим изюмом краски: красной, бордовой, желтой, синей, зеленой, коричневой, черной и белой.

Волосы на затылке взъерошены – моток спутанной медной проволоки, потускневшей от масла и припудренной липкими чешуйками перхоти.

На сцене вместо луча прожектора – фрагменты слайд-шоу:

Вереница портретов и аллегорий, пейзажей и натюрмортов.

На лице, на груди, на сандалиях, надетых на босу ногу, как на стене галереи.

Творения старых мастеров.

Герцог Вандальский говорит:

– Моцарта не называют корпоративной шлюхой.

За то, что тот служил у архиепископа Зальцбургского.

А потом написал «Волшебную флейту» и «Eine Kleine Nachtmusik» – «Маленькую ночную серенаду» – за скромные вознаграждения, проистекшие из денежного мешка шелковой империи Джузеппе Бриди.

Леонардо да Винчи не называют ренегатом искусства, или продажной дешевкой, за то, что в обмен за свою работу он не брезговал золотом папы Льва X и Лоренцо Медичи.

– Нет, – говорит Герцог Вандальский. – Мы любуемся «Тайной Вечерей» и «Моной Лизой», не думая, кто оплатил заказ.

Он говорит: имеет значение только то, какое наследие оставил творец, что он сделал.

А не то, где он брал деньги на жизнь.