Жуковский, надо же, какая старина! Сверив свою догадку с окружающим стихи текстом и убедившись, что память отличницы не подвела, она вгляделась в выпавшие ей строки.
Вот и не верь после этого в гадания. Это ведь о них сказано – «о милых спутниках», которые были в чьей-то жизни, а потом ушли из нее. Неважно, навсегда или нет, неважно, вернутся ли они… Цветан сказал, что обязательно вернется… «задолжительно», вот как… господи, о чем ты, Лиза!
Разве это была любовь – так, призрак любви, театральный роман!
Она чуть не заплакала и сердито захлопнула книгу. И сразу же снова раскрыла ее – подальше, подальше, там меньше поэзии, лета к суровой прозе клонят, правильно?
«Что ожидает нас в будущем? Поживем – увидим», – такими словами завершает Чехов повесть «Три года», – прочитала она сентенцию какого-то литературоведа.
Вот так тебе. Никаких пророчеств, поживешь – увидишь.
Положив энциклопедию на стол, чтобы не искать в темноте ее место на полке и не разбудить Дениску, она поняла, что уже не заснет, и снова пошла в гостиную.
И подошла к окну, прекрасно понимая, что ничего этого нет и быть не может: ни занавеса (его, впрочем, и не было!), ни зеркального зала со станком, ни танцующих призраков, ни призрачной балетной школы.
Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были.
За окном посветлело, и если призраки и существовали в какой-то призрачной виртуальной реальности, то время их – ночь – по-мышиному шурша, подходило к концу. А по серо-голубому заливу плыл, сверкая огнями, огромный, как многоэтажный дом, круизный лайнер: путешествие окончено, возвращаемся в гавань.
Пора было возвращаться к обычным делам, которых так много, что дня не хватает, которые могут закружить в своем безудержном фуэте и заставить забыть обо всем, кроме того, что, делая фуэте, надо смотреть в одну точку и ни на что никогда не отвлекаться.
Пора было переворачивать страницу.
Закрывать занавес.
Время, отведенное в Лизиной жизни на балет и всякие страсти вокруг балета, по-мышиному шурша, подходило к концу.