Она тараторила все это, не давая ему вставить ни слова – зачем? О чем?
Что это было: потеря точки, от которой кружится голова, призрак желанной им обоим любви, побег от одиночества дождливой осени или что-то совсем другое, от чего не стоит бездумно отмахиваться и отгораживаться пустыми словами? Если бы знать…
Она нажала на цифру «четыре»: лифт ползет медленно, им не вынести этой вынужденной близости до шестого, они опять потеряют точку, потеряют голову, опять забудут обо всем на свете, лучше уж покончить с этим сразу.
Шум, крики, какой-то грохот отвлекли ее, и она с преувеличенным интересом, не оглядываясь на Цветана, быстро пошла вверх по спирали, узнавая по мере приближения знакомые лица.
Знакомые и какие-то чужие: настолько странными были их выражения.
Кемаль и Шевкет, тяжело дыша, с трудом удерживали что-то выкрикивающего сквозь рыдания Волкана; ставший вдруг некрасивым, бледный Эрол с разбитым в кровь лицом испуганно прижимался к стене; надменный Тайфун в разорванном плаще стоял, скрестив руки на груди, и смотрел насмешливо и нагло. А вокруг шелестела тихим от изумления шепотом отшатнувшаяся толпа, и уже пробирались откуда-то сзади полицейские с уверенными и равнодушными лицами, и видно было, что все уже произошло, сцена завершена и пора опускать занавес.
– Но за что?! – раздался вдруг чей-то изнемогающий от любопытства голос. – Почему он ее убил-то?
– Кто?! – ахнула Лиза, смотря во все глаза то на Волкана, то на принца, то на Ротбарта.
– Все утверждают, что я, – ответил колдун, – только рано еще, доказательств-то нет! И мотива нет, и ничего нет!
– Да найдутся доказательства! – сказал Кемаль. – Непременно найдутся! А сколько свидетелей слышало… вы откуда-то знали, что у убийцы сломался зонт, вы не могли этого знать, даже если видели, как Эрол вышел из подъезда не со своим зонтом. И услышать на репетиции вы могли только про покупку нового зонта – не больше. И о чем вам это сказало бы, если бы вы не были в курсе дела и не сами его купили? Все мужские зонты одинаковы, к сожалению… и про отпечаток, которого нет, все слышали, правильно? Вы-то знали, что были в перчатках. Так что вы себя выдали. А что до мотива…
– Я знаю, – вдруг негромко произнес молчавший до этого главный хореограф, и тишина вокруг словно сгустилась, и все затаили дыхание, чтобы ничего не пропустить. – Мне кажется, я понял… я сам виноват.
– Что вы имеете в виду? – поторопил его Кемаль. Сколько можно, пора заканчивать эту тягостную сцену, эту непонятную балетную историю!
– Он же сказал, что она хотела ему помешать, да? Что-то такое… так вот… Пелин очень хотелось всеми управлять, не просто танцевать главные партии, но иметь власть над людьми, определять, кому что делать… она поэтому и с мужчинами так себя вела. А тут еще Эльдар! Он где-то узнал… у него всегда везде знакомые… узнал, что меня вот-вот назначат директором, и решил, что может… о господи, знать бы раньше! Он ведь Пелин просто использовал, наговорил ей, что мое назначение якобы от него зависит, что она… чтобы она заставила меня уволить Нелли, еще кое-какие перестановки устроила. А я… получается, я во всем виноват! Я же знал, прекрасно знал, что это все ерунда, все эти Эльдаровские штучки, от него ничего не зависело, но я делал вид, что я верю! Пелин… она такая капризная, с ней как с ребенком приходилось, она могла в любой момент отказаться танцевать или даже на спектакле что-нибудь устроить. Но делал я только то, что считал нужным, как с Нелли, например… она действительно нам не подходит, а не потому что Эльдар с Пелин что-то там требовали! Только насчет партнеров ее приходилось считаться, да и то… Вот она не хотела, чтобы Тайфун танцевал Ротбарта… чтобы он вообще танцевал что-нибудь приличное, но я же настоял. Я сначала хотел, чтобы он принца танцевал во втором составе, но Пелин ни в какую. Не знаю уж почему… заявила: или он, или я. Я просил ее не капризничать, я так и не понял, что там между ними…
– Что ж тут не понять?! – усмехнулся Тайфун, презрительно передернув плечами. – Я изо всех сил старался, то любовь, то ревность изображал, чтобы эту дрянь порадовать, но ей все мало! Нужна она мне! Гадина!
…Ах, какая гадина! Ни слова не скажу больше, хватит с них, много чести. Я не могу, не должен выдавать себя, я добьюсь своего, я всегда всего добивался… с тех пор как услышал эту музыку. Отец пришел в ужас: как, его сын – и в балете! Мать плакала и скрывала, что дает мне деньги для занятий. Я должен был танцевать, только танцевать, я и сейчас не могу думать ни о чем другом. И я лучше, чем этот мальчишка, я подставлю его, этот полицейский ничего не докажет… и я буду танцевать, я работаю над его партией, я получу ее, больше некому. Ах, если бы они могли понять, все эти людишки… вон как смотрят, умирают от любопытства! Нет, я вам не чувствительный идиот из русского романа, который убил старушку и сам всем все выложил, меня так просто не возьмешь.