Призраки Дарвина

Да, лицо Генри исчезло с моих фотографий и по уважительной причине больше не заботило Кэм, но это лицо не покинуло мою память и мою жизнь. Оно все еще было где-то внутри меня. Как и другие лица. Лицо Джемми Эдена, пьющего в одиночестве в баре, слепнущего, распродающего свое прошлое, чтобы зарабатывать на жизнь. Лица гаитян за колючей проволокой, так близко к морю, что они чувствовали его привкус на ветру, но не могли отплыть, как мы, к любому желаемому горизонту. Лицо капитана Вулфа, прижатое к палубе, когда с ним обращались как с преступником, потому что он осмелился защитить своих пассажиров, свой корабль и свое достоинство. Лица Крао, Ота Бенга и голова Топси, всех тех, кому не была дана возможность уйти мирно в окружении сострадания, как Генри; лица тех, кого схватили, вырвали с корнем, бросили в клетки, тех, кто не получил никакой компенсации, даже подобия удовлетворения, срывая планы своих тюремщиков. Лик самой земли, земли и моря, испещренного разливами нефти, пластиковыми бутылками, гниющей рыбой и дохлыми птицами, лик воды, откуда, по словам Дарвина, мы вышли. И лицо моей матери, которая умерла на чужой земле, чтобы эта земля не была чужой для тех, кто рождался на ней с начала времен.

Начало времен: все было священным, весь мир был храмом.

Может быть, достаточно того, что один человек понял, действительно понял.

Этого достаточно?

Если я когда-нибудь расскажу эту историю, как скоро Генри исчезнет из памяти тех, кто соблаговолит меня выслушать? Как скоро нас забудут, и его любовь ко мне — а как еще назвать то, что он сделал? — его акт милосердия, его тихое прощание, целое море его доверия ко мне? Как скоро нас забудут? Ведь сердца мужчин, сердца женщин так легко разбиваются.

— Все будет нормально, — сказала Кэм, словно прочитав мои мысли в молчании, которым я ответил на ее слова, полные пророчеств и празднований, моя дорогая всегда полна надежд на множество наших совместных завтра. — Через двадцать пять лет наши дети будут жить в другом мире, лучшем, сияющем и смелом. Вот увидишь, Фицрой Фостер. Просто подожди, и сам все увидишь.

Я молился, чтобы она оказалась права.

Я молился, чтобы я чему-то научился.

Я молился, чтобы мы чему-то научились, глубоко, полно и определенно.

Чтобы Генри не пришлось возвращаться снова, в последний раз.

Когда может быть слишком поздно.

Тебе нужно вернуться, мой брат, а, братишка?

Он не отвечает.

БЛАГОДАРНОСТЬ НЫНЕ ЖИВУЩИМ

На создание этого романа меня вдохновили призраки, владевшие мной долгое время, пока я обдумывал сюжет и записывал его, но я бы не облек историю в слова, если бы не люди из плоти и крови, в чьей груди бьется живое сердце.

Во-первых, конечно, это Ангелика, моя любимая жена, которой посвящен этот роман, как и большая часть моих сочинений. Ее компания и поддержка были также важны, как и бесконечное перечитывание черновиков на английском и испанском в течение долгих месяцев, когда она вносила правки и предложения, оттачивая текст и помогая приблизиться к неуловимым героям.

Это книга о насилии, и для ее завершения мне потребовались толика покоя и целое море исследований, и в обоих случаях я благодарен Сюзан Сенерчиа, нашей подруге и моей помощнице. Ей помогали оперативные, доброжелательные и терпеливые библиотекари из Университета Дьюка, которые снабдили меня множеством материалов, необходимых для романа, основанного на реальной истории и боли.

Мои агенты в «Уайли» Жаклин Ко и Анна Вуд, а до них Джин Аух были истово преданы своему своеобразному и упрямому автору и сумели пристроить роман в подходящее издательство. Его пристанищем стало издательство «Севен Сторис пресс» под руководством моего друга и редактора Дэна Саймона, с которым мы поддерживаем плодотворные отношения почти двадцать лет. Он подтолкнул меня к тому, чтобы сделать эту книгу лучше, но с осторожностью, осмотрительностью и любовью, никогда не отпускал меня с крючка, но всегда проявлял огромное уважение к тому, чего я пытался достичь. Я также благодарен Лорен Хукер за тщательную редактуру и проверку, а также Джону Гилберту за преданность тексту и его оформлению.