Призраки дома на Горького

Тот первый дом композиторов был своего рода клубом, где по вечерам шло постоянное брожение: то в одной квартире зазвучит музыка – у меня созрела новая симфония, надо поделиться, – то в другой – а я песню написал, точно будет шлягер! Гости, они же соседи, начинают ходить по этажам, ведь все хорошо знакомы. То тут оживает рояль, то там, вдруг откуда-то доносятся звуки скрипки или гитары, потом выше этажом зазвучит еще музыка – и все гурьбой туда, потом ниже, и так до бесконечности, а вернее, в ночь, до утра. В результате этого постоянного квартирного движения у композиторов появились дети, и самые великие маэстро – Данаевский, Хачатур, Воробьев-Седой и другие – пошли к высокому начальству пробивать строительство еще одного композиторского дома для маленьких народившихся композиторчиков. Тогда-то и застроили двор у Центрального телеграфа – сначала встал один дом, выходящий торцом на улицу Неждановой, потом и другой – на улицу Огарева.

Кате гулять здесь очень нравилось, хоть и не совсем свой двор, конечно, но почти. Тут всегда что-то происходило: то в подъезд втискивали очередной рояль и вытискивали другой – обнова, говорили хозяева, то к залу подъезжали иностранные машины и можно было на них поглазеть и даже погладить, то в подворотне разгружали продукты – и смотреть на эти связки сосисок, тушки кур и болгарские перчики было особое удовольствие! Но больше всего Катя любила усесться напротив голубятни и ждать. Ждала она хозяина, он ли ее сколотил – не он, неизвестно, голубятня была совсем не новая, уже покосившаяся от времени, но высокая-высокая, как нефтяная вышка, наподобие тех, что показывали по телевизору. Хозяин был совсем неказистый, блеклый, скучный как мычание, так-то, если он шел по улице, на него и глаз никто не поднимал, но как только забирался туда, на голубиную верхотуру, то совершенно преображался. Голуби ворковали вокруг, он сыпал им пшено или еще какую крупу, а они выхаживали под ногами маленькими гордыми павлинчиками, залетали ему на плечи, а то и на голову, совсем не боялись. Катя обожала его залихватские посвисты, всегда разные, означающие для голубей, видимо, что-то конкретное. Сидела, ждала, когда тот свистнет, обожала этот странный ритуал. И они взмывали вверх, делали круги и торопились вернуться назад, в дом. Бонька это ожидание категорически не понимал, ему б побегать, а не сидеть тут привязанным, не любил он голубей – ни жира, ни мяса, тьфу, перья одни, попадись они ему на охоте, не стал бы брать, побрезговал.

Со скамейки у голубятни хорошо было видно, как композиторские дети выходили на площадку играть в футбол, Катя это тоже про себя отмечала. Они отличались от обычных детей тем, что всегда, в любую погоду были в толстых кожаных перчатках. Композиторским детям, видимо, требовалось беречь руки – вдруг в них проснется отцовский дар, они станут сочинять музыку или пойдут в пианисты? Вот руки-то и понадобятся! Их, главное, надо было на всякий случай холить и лелеять с детства! Но перчаточников Катя не любила, были они какие-то надмирные, говорили всегда не о том, о чем хотелось слышать, от них за версту разило заносчивостью и пафосом, нет, не ее это. Не общалась с ними никогда, не нравилось, хотя с сыном Фельдмана, Мишкой, была знакома. Вот и ходила одиноко по двору с собакой, наблюдала, присматривалась. Бывало, захаживала в композиторскую библиотеку, книжную конечно, хоть там еще и нотная была, самая большая в Москве, а значит, и во всем Советском Союзе, а рядом студия звукозаписи с какой-то удивительно тонкой и внимательной аппаратурой, откуда постоянно лилась замечательная музыка, папа как-то туда водил. Катя тоже там любила проводить время, но с собакой не пускали.

Композиторские преимущества

А у входа в композиторский ресторан постоять было особое удовольствие! Ресторан был отличный, с фирменными, а не проходными блюдами, да еще с доставкой на дом. Причем звонить для этого не всегда было необходимо, Катя не раз слышала, как заказчики, свесившиеся из окон этого специфического дома, переговаривались с вышедшими покурить официантами:

– Володенька, дружочек, сегодня оливье не надо, – хриплым прокуренным голосом очень часто давала наказ знойная дама в китайском шелковом халате с драконами. Она была женой довольно известного симфонического композитора и, сознавая свою важность для советской культуры в целом и для музыкального искусства в частности, так и не научилась, видимо, готовить.

Дама эта очень часто, если не каждый день, пользовалась дворово-ресторанной услугой, зная весь личный состав кухни – от директора до последнего официанта. Она сильно шепелявила и всегда очень ласково называла названия блюд, видимо, еду очень уважала: