Призраки дома на Горького

После обеда пляж и немного спорта – волейбол или большой теннис, расписанный заранее на весь сезон от рассвета до заката и обратно, не втиснуться – не вписаться. Из дневных развлечений разве что базар да почта, и если уж писательская столовая совершенно усыпляла своей преснятиной все оставшиеся вкусовые рецепторы, то нате вам, пожалуйста, две шашлыковые столовые «Волна» и «Левада» или, как вечерний вариант, настоящий ресторан «Кара-Даг». Спасал и рынок, куда девчонки бегали за феодосийскими фруктами, местного-то ничего не росло, опять же вода для роста надобилась, вот и везли всяческие абрикосы, инжир, хурму и ягоды из Феодосии, а то и на самолете из Армении. Какие шикарные персики «Белый лебедь» продавались в Коктебеле, с румянцем, медовые, восхитительные!

Во второй половине дня, которая была ограничена ужином – как и в Юрмале, один в один, – легкий отдых или тяжелый писательский труд: стук пишущих машинок нет-нет да и слышался то тут, то там из распахнутых настежь окон. Или же неспешное гулянье по старому парку, среди высоченных стройных кипарисов, ажурных тамарисков, расхристанных пальм, нехитрых гипсовых статуй и грозных табличек «Соблюдайте тишину! Работают писатели!». Те, кого слегка стесняла ограниченная территория ПисДома, выползали на разогретую духмяную набережную, заставленную прилавками с доморощенными сувенирами, рассчитанными скорее не на просвещенных столичных интеллектуалов, а на расслабленных нетребовательных туземцев, – бусики, висюлечки, браслетики, слепленные в немыслимую композицию ракушечки и пошлые гипсовые статуэтки разноглазых грудастых русалок – всего этого было в изобилии. А на отдельном лоточке, специально для любителей старины, – настоящие осколки «старинных» амфор, остатки кладов, поднятые якобы с затонувших кораблей и монетки вроде как из развалин генуэзских крепостей, разбросанных по всем крымским окрестностям.

Самое трепетное и нескучное начиналось, конечно, после ужина – тут и пульки, расписанные под очередную бутылочку массандры, и походы большими компаниями на прибрежную танцплощадку, куда ежевечерне приезжал на белом катере живой, живее всех живых, оркестр из Феодосии, и самое ожидаемое для всех – кино в летнем писательском кинотеатре. Только писательском и ничьем больше. Высокое звездное небо, аромат ночных цветов, шуршание моря и вдобавок ко всей этой красоте – любимые актеры на большом экране и фильмы, которые не устаешь смотреть, и про Ивана Васильевича, и про иронию судьбы, и не верящую слезам Москву, и про двенадцать стульев, и про тихие зори… А после сеанса, вы будете удивлены, почти ежедневные ночные купания, так отличающиеся от тех утренних, санаторно-профилактических… Эти ночные заплывы, не стесненные никакими резинками и бретельками, с величественно поблескивающими голыми писательскими задами, шли противовесом к чинной дневной жизни классиков. Это было то самое свободное плавание, подобие которого тщетно мечталось испытать в творчестве, когда безо всяких ограничений, без цензуры, сроков и запретов, в тишине и спокойствии, в полной безмятежности, правдиво и гордо, практически как буревестник, который реет. Ночами, под высоким бархатным небом с подмигивающими звездами, будоражащим шепотом прибоя, среди восхитительных природных запахов, человечьи, а точнее, писательские чувства обострялись, становясь более пряными и накаленными и приближаясь по ощущениям к первобытным. Ночи были знойными, греховными и обещающими скандалы дома после нереста, но в тот момент это в расчет не принималось – натура творца требовала размаха и накопления новых впечатлений, подчас на грани.

В общем, отдых на то и отдых, пользовались, как могли, общением, природой и всяческими благами. Раз в два-три дня даже ходили в общественно-писательский душ – роскошь по тем временам, – и то подгадывая, чтобы у корпуса номер 19 не собиралась большая очередь, ведь он был единственный, куда подавали дефицитную воду. Во все остальные домики воду гнали только техническую, для туалета. С жидкостью вообще в этой красивой степи была напряженка, вечный сухостой, хотя парк каким-то невероятным образом выжил.

Раз в день, после завтрака, Катя бегала на почту за письмами от Дементия. Они приходили исправно, словно их написание входило в солдатский распорядок дня: в семь подъем, в восемь физзарядка, в девять завтрак, а после всяческих проверок, информаций, подготовок и занятий как раз короткое, но прекрасное времечко для личных потребностей солдата. Именно тогда и строчились нежные юношеские письма ни о чем, ежедневные, убористым почерком, наивные и восхитительные. Все их Катя внимательно прочитывала, иногда по несколько раз, чтобы понять все-таки их бессмысленный смысл, и аккуратно складывала одно к другому себе в чемодан.

Подарок из Франции