Призраки двадцатого века

— Я хотел помочь тебе. Ты говорил, что его не прогнать. Поэтому я заставил его уйти. — На краткий миг он вскинул на меня свои большие глаза, словно видевшие все насквозь. — Он должен был уйти. Иначе он не оставил бы тебя в покое.

— Господи, — выдохнул я. — У тебя не все дома, я знаю, но теперь ты окончательно сдурел. Что значит «его нет»? Он здесь. Он должен быть здесь, в этой комнате. Он в одной из коробок. Эдди! — У меня начиналась истерика. — Эдди!

Но его действительно не было, я знал это. Знал, что, когда Эдди вошел в коробки Морриса, он выпал из нашего подвала и очутился в совсем другом месте. Я опять стал обходить крепость, заглядывая в окна и разрывая натянутую на них пленку. Я стал ломать катакомбы, руками отдирал скотч, переворачивал коробки, заглядывал в них. Я бросался на один туннель за другим, спотыкался и падал.

В одной из коробок стены покрывал коллаж из снимков слепых людей: старики с молочными глазами на морщинистых лицах, негр в черных круглых очках, с гитарой на коленях, камбоджийские дети с повязками на глазах. В коробке не было окон, и коллаж не был виден тому, кто оказался внутри нее. В другой коробке с верхней грани свисали розовые ленты липкой бумаги от мух, но вместо мух к ним прилипло несколько светлячков, все еще живых. Они на мгновение вспыхивали желтовато-зеленым огоньком и гасли. Тогда мне не пришло в голову, что в марте невозможно раздобыть живых светлячков. Третья коробка была выкрашена изнутри небесно-голубым цветом и по-детски неумело разрисована черными птицами. В углу этой коробки лежало, как мне показалось, нечто вроде игрушки для котов — комок пыльных, посеревших от времени перьев. Однако когда я отшвырнул коробку со своего пути, из нее выскользнула мертвая птица. Ее тельце высохло, глаза ввалились в череп, оставив маленькие черные глазницы, словно выжженные сигаретой. Я чуть не закричал при виде этого трупика. Содержимое моего желудка рвануло вверх, во рту появился привкус рвоты.

Потом я почувствовал, как Моррис взял меня за локоть и повел к лестнице.

— Ты не найдешь его так, — сказал он. — Пожалуйста, сядь, Нолан.

Я послушно сел на нижнюю ступеньку, борясь со слезами. Я все ждал, что откуда-нибудь выскочит смеющийся Эдди — «здорово я тебя наколол, а?» — и одновременно понимал, что такого не случится никогда.

Я не сразу осознал, что Моррис опустился передо мной на колени, словно собирался предложить руку и сердце. Он внимательно смотрел на меня.

— Может быть, если я восстановлю все как было, музыка снова заиграет, и ты отправишься на его поиски? — предложил он. — Только я не думаю, что ты сможешь выйти обратно. Там двери открываются только в одну сторону. Ты понимаешь, Нолан? Внутри это больше, чем кажется снаружи. — Он не отводил от меня своих ярких глаз-блюдец, а потом добавил со спокойной уверенностью: — Я не хочу, чтобы ты заходил туда, но если ты скажешь, я сделаю все как было.

Я посмотрел на него. Он глядел на меня в ожидании, вопросительно склонив голову набок. Это делало его похожим на синичку, сидящую на ветке и прислушивающуюся к стуку дождевых капель по дереву. Я представил, как он тщательно восстанавливает все, что сломано в последние десять минут… потом вообразил, как откуда-то из коробок зазвучит оглушительная музыка: «ВНИЗ! ПОД ЗЕМЛЮ! ОТ ДОЖДЯ!» Если музыка снова заиграет, я закричу; я не вынесу этого еще раз.

Я покачал головой. Моррис отошел и продолжил снос своего сооружения.

Почти час я сидел на нижней ступеньке и наблюдал за тем, как Моррис разбирает крепость. Эдди из нее так и не вышел. Больше не раздалось ни звука. Потом хлопнула входная дверь, из дома престарелых вернулась мама, застучала сапогами по полу над нашими головами. Она позвала меня, попросила помочь ей разобрать сумки с продуктами. Я поднялся, перетащил от двери сумки, выложил продукты в холодильник. К ужину вышел из подвала Моррис, а сразу после еды вернулся обратно. Разбирать проще и быстрее, чем создавать. Это верно по отношению ко всему в нашей жизни, кроме, может быть, брака. Около восьми часов вечера я заглянул в подвал и увидел лишь три стопки сложенных коробок, каждая с фут высотой, и голый бетонный пол. Моррис заканчивал подметать мусор. Он остановился и взглянул на меня непроницаемым, чуждым взглядом — и меня пробрала дрожь. Он вновь вернулся к уборке, двигая щеткой короткими, отмеренными дугами: вжик, вжик, вжик.

Я прожил дома еще четыре года, но больше никогда не заходил в подвал к Моррису. К тому времени, когда я поступил в колледж и уехал, Моррис перенес в подвал свою кровать и редко поднимался оттуда. Спал он в низкой хибаре, которую выстроил из пустых бутылок из-под лимонада и аккуратно вырезанных кусков пенопласта

От той крепости уцелел лишь полумесяц. Через несколько недель после исчезновения Эдди мой отец отвез луну в школу для детей с особенностями развития, где по-прежнему учился Моррис. На конкурсе поделок ей присудили третье место. Моррис получил пятьдесят долларов. Что случилось с луной после этого, я не знаю. Как и Эдди Прайор, она не вернулась.