Призраки и чудеса в старинных японских сказаниях. Кайданы

Небольшая подборка хокку о бабочках послужит прекрасным примером интереса японцев к эстетическому аспекту этой темы. Одни трехстишия – всего лишь зарисовки с натуры, эскизы, состоящие из нескольких точных штрихов, вернее, из семнадцати слогов. Другие – плоды воображения, изящные метафоры, сплетения намеков. В любом случае читателю обеспечено разнообразие. Возможно, сами по себе эти вирши кого-то оставят равнодушным. Но вкус к японской поэзии приобретается не в одночасье, и оценить все ее достоинства, всю сложность и красоту композиций можно лишь в ходе долгого их изучения. Некоторые критики скоропалительно заявляют, что искать смысл в стихах, состоящих из семнадцати слогов, «было бы абсурдно». А как же знаменитая строчка Крашоу[43] о первом чуде, явленном на брачном пире в Кане?[44] «Nympha pudica Deum vidit, et erubuit»[45]. Всего четырнадцать слогов – и бессмертная слава. Вот и японцы управляются со своими семнадцатью слогами не менее, а возможно, и более искусно; они не раз и не два – быть может, тысячи раз – достигали в этом деле высот мастерства. Однако в приведенных ниже хокку нет ничего особенно примечательного, поскольку они выбраны вовсе не за поэтическое совершенство.

Нуги-какэру

Хаори сугата-но

Котё кана.

«Скользнувшее с плеч хаори. Очертания бабочки».

«Нуги-какэру» означает «снять [одежду] и повесить», а также «начать снимать [одежду]». Более точно смысл стихотворения можно передать так: «Бабочка обликом напоминает женщину, снимающую хаори». Чтобы оценить образность этого хокку, нужно представлять себе, как выглядит хаори. Это шелковая накидка, похожая на плащ с широкими рукавами, ее носят и мужчины, и женщины. Но в стихотворении определенно имеется в виду женское хаори – более пестрое, чем у мужчин, богато украшенное, из дорогой ткани. Подкладку хаори обычно делают из шелка одного или нескольких ярких цветов. Когда хаори снимают, подкладка становится видна во всем своем великолепии – буйство красок и колыхание рукавов действительно вызывают в памяти образ летящей бабочки.

Торисаси-но

Сао-но дзяма суру,

Котё кана.

«В силок птицелова стремится без устали бабочка».

Птицеловы смазывают силки птичьим клеем. В стихотворении намекается на то, что бабочка пытается помешать человеку в охоте на пернатых, которые непременно насторожатся, увидев, чем испачканы ее крылышки.

Цуриганэ-ни

Томаритэ нэмуру

Котё кана.

«На колоколе в храме бабочка сладко уснула».

Нэру-ути мо

Асобу-юмэ-о я —

Куса-но тё.

«Даже во сне веселые игры видит бабочка травяная».

Когда бабочки спят, у них иногда подрагивают крылья – как будто бабочкам снится, что они летают.

Оки, оки ё!

Вага томо-ни сэн,

Нэру-котё.

«Проснись, проснись! Другом мне стань, спящая бабочка».

Это стихотворение Басё, величайшего из сочинителей хокку. В трехстишии выражено предчувствие пробуждения весны.

Каго-но тори

Тё-о ураяму

Мэцуки кана.

«Птица в клетке. Печаль в глазах и зависть – к бабочке».

Тё тондэ —

Кадзэ наки хи то мо,

Миэдзари ки.

«Трепетание крыльев бабочки. А день почему-то безветренный».

Ракука эда-ни

Каэру то мирэба —

Котё кана

«Опавший лист обратно на ветку вспорхнул. Нет! Всего лишь бабочка».

Аллюзия на буддийскую поговорку ракука эда-ни каэрадзу, хакё футатаби тэрасадзу – «опавший лист не вернешь на ветку, разбитое зеркало не склеишь».

Тиру хана-ни

Каруса арасоу

Котё кана.

«Состязанье затеяла бабочка с облетающими цветами – кто легче?»

Возможно, образ навеян кружащимися в воздухе лепестками вишни-сакуры.

Тётё я!

Онна-но мити-но

Ато я саки.

«Женщина идет своей дорогой, а бабочка то обгонит ее, то за спиной кружится».

Тётё я!

Хана-нусубито-о

Цукэтэ-юку.

«Бабочка летит за цветами, не заботясь, что вор их уносит».

Аки-но тё

Томо накэрэба я;

Хито-ни цуку.

«Осенняя бабочка. Бедняжка! Оставшись без товарок по играм, за человеком следует».

Оварэтэ мо,

Исогану фури-но

Тётё кана!

«Бабочка! Даже погоня не заставит ее суетиться».

Тё ва мина

Дзю-сити-хати-но

Сугата кана.

«Всем бабочкам на глазок лет семнадцать – восемнадцать, не больше».