Призраки Иеронима Босха

Альбертин сидел на охапке сена, под кустом и большим деревом с сухими толстыми ветвями. Вокруг были разбросаны книги, и Альбертин машинально касался то одной, то другой, словно в поисках утешения.

С того места, где он находился, хорошо были видны розовое шарообразное сооружение, наподобие башни, цветом напоминающее слабо прожаренное мясо, и овальный пруд, в котором кто-то визжал и плескался.

Совсем близко от Альбертина медленно двигались по кругу тяжелые звери, пронося на себе обнаженных всадников. Они сидели на спинах своих зверей по одному и по двое, сплетаясь в безрадостном объятии. И утомительная роскошь одежд, и равнодушная нагота – все это успело надоесть само себе, и веселья у богатой кавалькады нашлось бы не больше, чем у слепой лошади, что вращает мельничный жернов.

Сухое дерево кое-как скрывало Альбертина от Небес с их укоризненным взором. Но, по правде говоря, укрытие это зияло прорехами и никак не препятствовало божественному взору. Вся надежда лишь на то, что Небесам нет никакого дела до какого-то ничтожного Альбертина, ученого монаха, который любил свои книги больше, чем Бога.

Книги лежали рядом, на мятой траве, но Альбертин не мог больше их читать. Их тексты, некогда прекрасные и стройные, обратились в непонятные письмена. Нельзя было даже определить, существует ли подобный язык или же это имитация, чья-то злая шутка. Кто-то покрыл страницы бессмысленными узорами, лишь отдаленно похожими на строки.

Альбертин всматривался в них снова и снова, но ничто не менялось. От напряжения у него двоилось в глазах, голова раскалывалась, сердце стучало как бешеное, буквы прыгали, соскаивали со страниц и исчезали в траве, а потом вдруг начинали сыпаться с сухих веток нависающего над Альбертином дерева. Они вспыхивали, прожигая страницы насквозь, до самого корешка, расплывались, как будто на них капнули горючей слезой, переворачивались набок и вверх ногами. Однако спустя какое-то время Альбертин уже не мог понять, где у буквы должен быть верх, а где низ. И так они кувыркались, сводя его с ума, а в голове постоянно бубнили голоса и куда-то его звали.

Примерно раз в одиннадцать часов мимо Альбертина верхом на здоровенной пятнистой кошке проезжала Лоннеке ван Бовен. Лоннеке была голая и вся бледная, как разделанная рыба, с тонкими бледными волосами. Альбертину с Лоннеке отпущено было минут пять для разговора, потом ее увлекала за собой карусель опостылевшего вечного праздника, и она исчезала из поля его зрения – примерно на одиннадцать часов. За это время они имели возможность обдумать услышанное и сказанное и хорошенько подготовиться к следующей встрече.

В первый раз Лоннеке ван Бовен приметила Альбертина, в отчаянии ковыряющего ногтями книгу, и крикнула ему:

– Что ты надеешься отколупать, глупый монах?

– Вы знатная и благородная дама, – произнес Альбертин укоризненным тоном, – а разговариваете так грубо.

– Откуда тебе знать, что я знатна и благородна? Ведь я голая, – возразила Лоннеке. – А голые люди все одинаковы.

– Разумеется, это не так. И в бане, и в аду голые люди различаются между собой, и отличить знатного человека от мужлана не составляет труда. Я вижу вашу бледную кожу, не знающую загара, – отвечал Альбертин, – и ваши нежные руки, не знающие работы. Уж конечно, вы не простая женщина. К тому же нагота вас не позорит, а это свидетельствует о благородстве вашего воспитания.

Тут пятнистая кошка повернула к Альбертину морду с зияющими черными провалами вместо глаз, оскалила клыки и зарычала. Лоннеке прикрикнула на нее и ударила локтем между ушами, и кавалькада увлекла всадницу за собой.

Второй раз Альбертин спросил:

– Мягко ли вам сидеть верхом на этой кошке? Должно быть, ее мех приятен коже ваших бедер.

– Ворс у нее жестковат, – сказала Лоннеке и похлопала кошку по лопаткам.

– А запах от нее сильный? – поинтересовался Альбертин.

– Да уж изрядный, – признала Лоннеке. – Неужто хочешь понюхать мои бедра, монах?

– Ну вот еще, – проворчал Альбертин. – Будто я кошек за свою жизнь не нанюхался.

Лоннеке захохотала и скрылась за поворотом.

Альбертин встал, книги посыпались с его колен, из книг посыпались буквы, и он раздавил десятка два ногой, а еще с десяток забрались к нему в штанину.

– Тьфу ты, – сказал Альбертин, тряся ногой. – Ну что за назойливые твари. Черт бы вас побрал.

Неостановимо двигались мимо него по кругу звери – кабан с набухшим брюхом, тонконогая лошадь, ослы, верблюд, еще одна здоровенная кошка, рыба на тонких ногах. Альбертин загляделся на их шествие, споткнулся о книгу, пнул ее, плюнул и зашагал, высоко подбирая одежды, туда, где над зданием в форме треснувшего кувшина развевался кожаный флаг с изображением пьяной волынки. Волынка тряслась на ветру, складывалась и расправлялась и выглядела совершенно непристойно.