Призраки Ойкумены

— Они не курят, — Яффе встал у окна, глядя поверх забора на ледяной плес водохранилища. — Допускаю, что сеньор Пераль курил раньше, но бросил. Вероятность семьдесят два процента. Сейчас он раскурит трубку, сделает две-три затяжки, тем дело и кончится.

— Но как же? — кудахтал профессор. — Но почему же?..

— Фриш, — пояснил Яффе. — Мар Фриш.

— При чем тут мар Фриш? Он требует, чтобы они курили?!

— Он понимает, что я хочу остаться с вами наедине. Он подал им знак.

— А вы хотите остаться со мной наедине?

— Да.

— Зачем?

Штильнер сел в кресло, откинул голову назад и прикрыл глаза. Задавая вопрос, он знал ответ. Профессору требовалась пауза для этих простых действий: сел, откинул, прикрыл. В темноте и неподвижности беседа с Иданом Яффе превратилась в чистый, незамутненный диалог.

Штильнер не сомневался: так ему будет легче.

— Нам надо обсудить будущее. Будущее пассажирских коллантов в целом — и будущее сеньора Пераля в частности. Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. В какой-то мере Бюро спровоцировало вас на инициирующий разговор с мар Шармалем. В какой-то мере вы спровоцировали мар Шармаля на создание пассажирского колланта. В какой-то мере мар Шармаль спровоцировал все нынешние коллизии. Ответственность, Адольф Фридрихович. Мы несем ответственность, и я предлагаю разделить ее по-честному.

— Только ответственность?

— Нет. Преимущества — тоже.

— Мы говорим, как пожилые родители накануне свадьбы детей. Им — любовь, нам — расходы и перспективы. Какие мне предстоят расходы?

— Время и силы. Время, потраченное вами на изучение возникших феноменов. Силы, потраченные на этот труд.

— Что еще?

— Самоограничение. Вы станете изучать только те феномены, на которые я укажу. Остальные, как бы заманчиво они ни выглядели, не отнимут у вас времени и сил.

— Самоограничение? Скажите лучше, подчинение!

— Как вам будет угодно. Вы не спросите о перспективах?

— Милостивый государь! Я не гематр, но я не идиот! Доступ к вашим феноменам, возможность сунуть пальцы в язвы мироздания, шанс набить этот старый рассохшийся мозг, словно шифоньер, новым гардеробом… Каких перспектив мне еще желать? Даже если вы засекретите все сверху донизу…

— Я понимаю. Никакая секретность не абсолютна.

— И я понимаю. Вы не начали бы вербовать меня так прямо, желай вы всего лишь научных консультаций. Что вам еще надо?

— Я планирую ассимилировать сеньора Пераля в гематрийской среде. Дать гематрийское гражданство, прикрыв от Великой Помпилии. Снабдить средствами к существованию.

— Иными словами, купить добровольное сотрудничество?

— Да. Он вдовец, мы женим его на гематрийке.

— Мы?

— Вам известно, что ваша дочь неравнодушна к сеньору Пералю?

— Черт возьми!

— Вы имеете что-то против их брака?

— Я не лезу в сердечные дела своих детей! И вам не советую!

— Оба молоды, хороши собой. Общие интересы: фехтование…

— Хватит! Вы отвратительны.

— Обеспеченная жизнь. Образование для детей.

— Если Джессика не будет против…

— Если правильно подойти к вопросу, она не будет против. Вероятность семьдесят шесть процентов ровно. Вопрос в другом: не будет ли против сеньор Пераль?

— С чего бы?

— Варвары избегают брака с гематрийками. С точки зрения варваров, гематрийки холодноваты.

Профессор Штильнер открыл глаза. Встал из кресла, подошел к столу с выпивкой. Среди рюмок и графинов, ближе к краю, блестел стакан с минеральной водой. Профессор взял стакан и, когда алам Яффе повернулся к хозяину дома, выплеснул воду в лицо собеседнику.

— Вы повернулись нарочно? — спросил Штильнер.

Яффе кивнул.

— Почему?

Достав платок, Яффе вытер мокрое лицо:

— Вашу реакцию я рассчитал заранее. Мне следовало позволить вам разрядить напряжение. Иначе вы бы замкнулись, и я потерпел бы поражение. Вы обиделись за дочь?

— Гематр! — надо было слышать, с каким великолепным презрением произнес Штильнер это слово. — Он, значит, рассчитал заранее! Нет, любезный, я обиделся не за дочь. Я обиделся за жену, земля ей пухом. Эмилия Лукинична родилась гематрийкой, и я никогда — вы слышите? никогда! — не считал ее, как вы изволили выразиться, холодноватой. А моя дочь тут вообще ни при чем. У Джессики имеется полный комплект чувств, да такой, что любой варвар обзавидуется! Вы, главное, попадитесь ей под горячую руку…

Яффе долго молчал.

— Да, — наконец признал алам. — Тут я недосчитал. Чувственная гематрийка — это слишком даже для меня. Все понимаю, но разум отказывается учитывать такой фактор в расчетах.

Штильнер протянул ему салфетку:

— Сейчас вы очень похожи на помпилианца. Когда разговор заходит об их рабах… У помпилианцев рабы тоже попадают в «слепое пятно».

— Вам, кстати, известно, — резко, слишком резко для гематра Яффе сменил тему, — что ваша дочь выиграла турнир?

— Выиграла?

Вместо ответа Яффе достал уником. В активированной сфере смеялась Джессика Штильнер — на верхней ступеньке пьедестала. К груди она прижимала золотой кубок в форме тюльпана и огромный букет живых тюльпанов: ярко-красных, с желтой бахромой по краям.

— Вот засранка! — с чувством выругался профессор. — И ни слова отцу…

VII