Диего ясно помнил, что кинжал дона Фернана остался в стволе баньяна. Здесь же, по ту сторону реальности, граф Эль-Карракес вновь оказался при шпаге и кинжале. Маэстро предполагал, что по возвращении — если Господь позволит им вернуться! — стилет постигнет судьба рапиры, брошенной на гальке Бахиа-Деспедида. Из одного станет двое, и хоть до дыр затылок прочеши, а чуда не объяснить. Наверное, дон Фернан, а может, Антон Пшедерецкий, и в мыслях не мог представить себя без шпаги и кинжала, тогда как природа Диего довольствовалась старой рапирой. Для маэстро уже сделалось ясно, что оружие коллантариев, сопутствующее им в здешнем аду — не настоящее оружие, а воплощение силы каждого из членов колланта, символ его воинственности, принявший форму оружия. Вряд ли в обычной жизни живчик-помпилианец, человек в возрасте, не злоупотребляющий физическими упражнениями, сумел бы долго скакать в чешуйчатом доспехе — или орудовать мечом и щитом с ловкостью, какую демонстрировал сейчас. Принимая ярящуюся тварь на щит, Пробус умудрялся никоим образом не открыть себя для клюва, клыков и когтей. Живчик буквально трясся над сохранностью собственной шкуры. Меч — довольно увесистый, по мнению Диего — порхал шершнем над краем щита. Он жалил без промаха, внезапно нырял вниз и подрезал врага под коленками. Рубить помпилианец даже не пробовал. Взмах рубящего удара обнажал правый бок Пробуса, делал его уязвимым, о чем живчик, вне сомнений, прекрасно знал.
— Бей, Фриш!
Уворачиваясь от меча, гиена припала к земле. Демоница рычала, оскалив желтые клыки. Мерцая слепящей синевой молнии, многозвенный цеп гематра хлестнул тварь раз, другой. Запахло паленым, из пасти веером полетело зубное крошево. Лапы гиены подломились, и цеп прикончил мерзавку, размозжив странный расщепленный череп в кашу. От прикосновений цепа плоть гиены тлела, дымилась, вспыхивала язычками огня.
— Есть!
Диего Пераль был счастлив. Ближайшему другу, отцу, духовнику на исповеди — ни одной живой душе маэстро не признался бы в этом, но факт оставался фактом. Впервые за долгое время он жил, дышал полной грудью, а не метался в западне. Маэстро делал, что умел: колол, рубил, убивал. На пороге гибели, сражаясь в пекле, он и в мыслях не искал лучшего места, потому что лучшего не существовало. Он слышал, как кричит Карни, подбадривая бойцов. Радовался, что коллантариев прижало к скале — в противном случае Пробус, дрянь со справкой, бросил бы Карни на поживу бесам и постарался увести отряд подальше. Еще бы! Такая возможность уничтожить проблему чужими руками, верней, лапами… Диего казалось, что бесы рвутся к девушке, дурея при виде Энкарны де Кастельбро, воскресшей из мертвых. А коллантарии для тварей — всего лишь преграда, мешающая добраться до вожделенной цели. Здравый смысл подсказывал, что глупей глупого превращать Карни в центр мироздания, в цель вселенского заговора. Но кто его слушал, этот здравый смысл?!
Диего Пераль был счастлив. Единственное, что отравляло счастье Пераля-сына — выражение лица дона Фернана. Плохой знаток гримас, Диего тем не менее поклялся бы на Святом Писании, что дон Фернан тоже счастлив. Иметь с графом что-то общее — хуже пытки маэстро не мог придумать.
Сигнал общей тревоги, поданный Тичаоной Мароле, выдернул чеку из гранаты. Вирт, гипер и радиоэфир взорвались, щедро сея осколки: крики, команды, потоки данных.
— Борт три-дюжина дробь три!
— Я — борт три-дюжина дробь три…
— Ваш взлет…
— Я — борт три…
— …отменен до особого распоряжения! Повторяю…
— Борт ноль-один-семь дробь два!
— Я — борт…
— Уходите в РПТ!
— Экстренный режим! Повторяю…
— Яхта «Сатирус»! Срочно отзовитесь!
— Фаг тебя в душу! Я тут…
— Двадцать семь фагов! Красный код, флуктуативная опасность!
— Ни хе…
— Сажайте яхту на Н’голу! Вы к ней ближе всего!
— …себе…
— «Ведьмак» полсотни первый, доложить готовность к старту!
— «Ведьмак» полсотни первый к старту готов!
— Старт без отсчета! Коридор свободен.
— Есть старт без отсчета!
— Антис! Нам нужен антис!
— Передаю данные целей…
— Данные пошли…
— Вызывайте Папу Лусэро!
— Вне зоны доступа…
— В кабаке завис, сволочь!
Квадво Эбале, начальник смены центра внешней безопасности полетов, в сердцах грохнул кулаком по пульту. В месте, куда пришелся удар, бежевый металлопласт был вытерт до белизны и глубоко промят. Эргоном-дизайнеры не зря ели свои лепешки с черной икрой: вот уже четверть века этот участок пульта терпел побои взбешенного начальства без всяких последствий для чувствительной аппаратуры.
— Вызывай через гипер! Красный аларм!
— Уже, — с раздражением отозвался помощник.
Взгляд помощника прикипел к сенсорной сетке контроль-сферы.
— Что — «уже»?!
— Ломлюсь через гипер. В кабаке я бы его по-любому достал.
— Звони в тюрьму!
— Папа откинулся на прошлой неделе. Нет, молчит. Значит, он в большом теле. Не достучимся…
— Вызывай М’беки! Вызывай всех!