Призраки осени

Винни пропустил момент, когда его самого взяли в клещи. Паучий шакал напал без предупреждения, вонзил свой крохотный клюв ему в шею. Красное в пыль. Винни заорал, сорвал гадину и свернул ей шею. Шакалы нападали молча, прыгали со стен, драли спину когтями. Умирая, твари взвизгивали и стригли воздух голенастыми лапками. Несколько шакалов набросились на едва живого Берта. Они клевали его в бедра и шею, искали крупные сосуды. Один прыгнул в лицо, метясь в глаза. Берт закрылся руками и катался по полу, пытаясь раздавить зубастую нечисть. Кровь скатывалась в пыльные шарики, серый липкий бисер.

Дом вибрировал от возбуждения. Воздух гудел, как линия электропередачи.

Туман вплыл в коридор, торопясь к полю боя. Все силы от сожранной крысы уходили на этот стремительный рывок. Берт Райт! – звал дом, набрасываясь на долгожданное лакомство. – Берт Райт!

Круел Райт беззвучно кричал и рвал бы на себе волосы, но его сил хватало только на пустое разевание рта. Бунтарь хотел спасти праправнука, но куда сильнее хотел жить сам.

Туман оттолкнул Винни, нырнул под бьющие по воздуху ноги Берта и всеми лоскутами вцепился в них, запутал. Не мешкая, поволок тело вниз, не обращая внимания на хруст, с которым о ступени ломались рука и ребра. Лестница довершила начатое Винни и паучьим племенем. Берт тонул. Сознание недолго пускало пузыри, растворяясь в черной бездне.

Туман праздновал победу.

Шакалы скакали по стенам, медленно расплываясь в злые детские рисунки.

Винни, подвывая, полз к стремянке на чердак.

Дверь подвала стояла распахнутая. Теряя силу с каждым мгновением, туман рывками подтащил тело Берта. Одиннадцать ступеней. Берт пришел в себя, попытался схватиться за дверной косяк. Пальцы едва сжали выщербленное дерево, и туман рывком сбросил его на ступень ниже к смерти.

Берт видел свет в конце туннеля. Свет удалялся. Взгляд цеплялся за руку, она еще тянулась туда, к жизни, к незнакомой девушке в зеленой вуали. Берт видел ее. Девушка появилась в дверном проеме. Берт чувствовал ее запах. Юбка леди коснулась щеки, когда она перешагнула через Берта. Две ступени. Два шага до края.

Леди Зеленое Солнце оглянулась через плечо и ступила прямо в кипящее сердце тумана.

Леди Зеленое Солнце

Отец еще дышал.

Руки дочери остались с ним до конца, и нежность заканчивалась там, где расцветала ненависть.

«Мне одна лишь весть – непогода,
Мне одна лишь душа – напасть.
Обелиском чумного года,
Не догнать, не забрать, не украсть».

Она никогда не отважилась бы прочесть ему – живому! – свои стихи. Но сейчас важно было его проводить. Закрыть дверь. Погасить свечу.

«Что ты стонешь, седая пучина,
От бессилья нахмурив бровь?
Мне нужна лишь одна причина,
И причине той имя – кровь!»

Из-под бороды булькало алым. Жизнь кипела в отце, вырываясь из глубокой раны, как пар из носика чайника. Старик отказывался умирать. Но дочь знала: смерть – дело решенное. Руки, подол, лицо – она неловко приложилась щекой к его губам, пытаясь услышать дыхание, – бурая корка напоминала разлитое варенье. Отец кончался тяжело. Приходилось изо всех сил держать его руки и прижимать к кровати.

Кифер – она узнала того по сопению и мотнула головой – уйди, не мешай, убирайся! – мог бы ей помочь.

– Он и так слишком много для тебя сделал! – девушка не отрывала взгляда от глаз отца и видела в них крохотную перепуганную фигурку, одиноко стоящую на пароме. На столбе горел фонарь. Паром отошел от причала и медленно удалялся в ночь. Фигурка темнела, терялась, становилась частью мрака, но огонек еще мерцал, боролся. Агонии не под силу одолеть тьму, когда смерть из желания становится делом.