Призраки осени

– Там, – девушка ткнула пальцем в темное, закопченное сотнями опиумных дымов подвальное небо. – Хотя, надеюсь, что там, – высморкалась она на пол.

– Серьезно? – поднял бровь охотник.

Она кивнула.

– Дело тебе не по плечу, – Бёрн не спрашивал, почему она закутана вуалью по самые брови, ему платили не за слова, а за надежный забор вокруг и полное отсутствие лишних глаз и вопросов. – Старик говорил, ты сочиняешь стихи и воешь тут от скуки. Опиумокурильня не для слабаков.

Гордон не видел, как сзади неслышно подошел Кифер. Девушка слегка кивнула ему, и громила сдавил трепача, как стальной обруч бочку. Сгибом локтя Кифер прихватил его за горло, а другой рукой страховал через грудь. Дочь чувствовала, как кровь отца на руках, отмытая, невесомая, но горячая и злая, требует, чтобы она подошла вплотную, взяла эту ветошь с повадкой человека за самое сокровенное, что он носит в штанах, и выплюнула в лицо:

– Сегодня мой брат – он держит тебя сзади, вы знакомы, верно? – переломал нашему отцу все ребра. Тот вздумал меня учить, как вести дела. Кому кланяться, кого брать понежнее – прямо, как тебя сейчас. Чувствуешь?! Отец забыл, что мы уже взрослые детишки. Что не стоило продавать Калли, она не спала потом и писалась кровью. Что не стоило бить моего брата, он потерял передние зубы и половину языка. Он не умеет говорить, представляешь?! Ему семнадцать, а он только мычит! Мы любили отца. Несомненно! Я воткнула ему булавку в горло. Несколько раз. Показать тебе, как? Я не понимаю ослиного языка, кивни головой, показать? Так вот, Гордон Бёрн, если ты думаешь, что на старого ублюдка, который кормил нас и пытался иногда учить, что такое хорошо и что такое плохо, у нас рука поднялась, а на тебя – не сможет, то ты самая тупоголовая мразь из всех, кого я знаю.

Девушка чувствовала, как сокращается в ее руке мужское естество Бёрна. Он трусил, крепко, по-настоящему, но держал себя в руках.

Кифер выпустил охотника, и тот отшатнулся к стене. Оперся о нее, массируя шею.

– Ты не дура и не шлюха, – прохрипел он. – Твой папаша отдавал мне четверть. Я буду делать все, что делал для него за эти деньги.

– Идет, – девушка повернулась уходить. – И не приведи Господь тебе услышать мои стихи. Я читаю их только мертвым.

Человек по имени Свет

Лайт Филлсон оглянулся на город, залитый полднем, и поежился. Ему всегда становилось не по себе у дома на холме, но храбрость – лужица подтаявшей гордости, которая так поддерживала его в юности, то немногое, что делало риелтора в своих глазах если не героем, то мужчиной, заставила его натянуть улыбку и обернуться к покупателям.

– Роскошный вид, – искренне запел Лайт. – Прекрасный район. Старинная застройка. Более двух веков истории. А воздух? Где вы еще получите столько свежего воздуха, разве что в горах?