Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул

— Вот вам мои перчатки! — Только сейчас, когда следователь поднимает их, зрители видят, что это действительно перчатки. Абсолютно прозрачные, почти невесомые. — Так что успокойте свою служебную совесть — отпечатков не осталось, как и в тот вечер, когда я показывала пистолет Шульцу и Вирту… Возьмите их! И пистолет тоже! Он вам еще пригодится, если вы за настоящее правосудие!

Госпожа Бухенвальд уходит. Следователь не задерживает ее. Он тяжело садится, задумчиво смотрит на оставленные ею предметы.

Окно со звоном разлетается, сыплются осколки, брошенный в комнату булыжник сбивает со стола папку с материалами следователя. Толпа на улице поет: «Германия, Германия превыше всего!» В мелодию тревожно вплетаются звуки нацистского гимна на слова Хорста Весселя. Темноту за разбитым окном сменяет полыхающее зарево — огненное напоминание о подожженном гитлеровцами рейхстаге.

Следователь, выпрямившись, стоит посреди комнаты. Освещенный зловещим пламенем, он надевает невидимые перчатки и прячет пистолет в карман.

Свет на сцене погас, но в зале вместо люстр загорелись только аварийные огоньки над дверьми. И пока не вышел последний зритель, в глубине сценической выемки продолжал трепыхать пожар.

РЕСТОРАН «РОЗАРИЙ»

Некий сатирик кайзеровского времени говорил: «Немцам, чтобы быть счастливыми, нужен только полный желудок и точное предписание начальства, когда принимать пищу». Неправда! Нам, западным немцам, важнее всего сознание национального величия.

Магнус Мэнкуп

Поговорить с Мэнкупом начистоту опять не удалось. Ловиза села к Баллину, зато Мэнкуп под каким-то предлогом усадил в свою машину скульптора.

— Значит, в ресторан? — спросил Мун. — Отпразднуем эффектные выстрелы госпожи Бухенвальд?

— А ведь здорово у нее получилось! — Мэнкуп помахал рукой Ловизе.

Она улыбнулась и закрыла лицо охапкой гвоздик. Плакала ли она? Свет в «форд-таунусе» тотчас же погас, поэтому мимолетное впечатление Дейли осталось ничем не подтвержденным. Возможно, она вовсе не плакала, а смеялась.

— Настолько здорово, — с досадой откликнулся Мун, — что спектакль чуть не кончился ее арестом.

— Ваша попытка превратить пьесу об убийстве госпожи Бухенвальд в дело о покушении на жизнь Гамбургского оракула весьма трогательна, — потешался Мэнкуп. — Хорошо еще, что я вовремя предотвратил ваше непрошеное вмешательство в замыслы автора.

— Если учесть, что пистолет настоящий, то моя ошибка простительна. — Мун мог говорить не стесняясь, так как скульптор не понимал по-английски. Тот сидел позади, рядом с Дейли, и молчал, как почти всегда. Лишь запах дешевого трубочного табака выдавал его присутствие.

— Обычно в театре применяют бутафорские пистолеты, — вмешался в разговор Дейли. — Но поскольку в практику «Театра в комнате» входят только словесные дуэли, там таковой реквизит, очевидно, считают излишним.

— Насчет реквизита не знаю, но автор… вернее, Ло хотела добиться максимального правдоподобия. Я одолжил ей свой.

— Вы весьма легкомысленны, господин Мэнкуп, — сердито заметил Мун.

— Я понял вас с полуслова. Но этот пистолет у меня еще со времен войны, так что связывать его приобретение с моим письмом так же абсурдно, как подозревать Ло или любого другого из моих друзей.

Скульптор резким движением наклонился, чтобы поднять выпавшую трубку, задев при этом Дейли. У того сразу мелькнула в голове мысль, что Лерх Цвиккау, возможно, понимает по-английски. Сейчас, когда Ловиза Кнооп перестала быть в центре внимания, в памяти постепенно всплывали второстепенные факты и детали.

Дейли вспомнил репортера «Гамбургского оракула», купившего в кафе портреты скульптора и Магды… Вспомнил, что после антракта Фредди Айнтеллер пересел на освободившееся кресло в первом ряду. Потом Дейли снова видел его в театральной уборной. Нахлынули другие посетители, журналисты, знакомые актеров, его, Дейли, оттеснили в сторону. Он только успел заметить, что Айнтеллер разговаривал с Ловизой… Может быть, брал интервью? Но зачем сотруднику местной хроники, специалисту по уголовным делам, отнимать хлеб у театрального критика?… Кстати, по поводу приобретенных им портретов завязался разговор, во время которого Ловиза, сославшись на полученную от скульптора информацию, намекнула на истинную профессию американских гостей. Скульптор не особенно ловко выкрутился, объяснив, что принял их за уголовных репортеров.

— В ресторан слишком рано, — сказал Мэнкуп. — Водный концерт начнется только через полчаса. — И, не объяснив, что это за водный концерт, он высунул руку, чтобы показать Баллину направление. — Поедем в Санкт-Паули! Для Гамбурга это предместье то же самое, что Везувий для Неаполя. Как там говорят итальянцы? Увидеть и умереть!