Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул

— Я лично вовсе не против современности, — Мэнкуп посмотрел на Ловизу и быстро отвернулся, — только против ее ханжеской нечеловечности, прикрывающейся заботой о людях, чтобы исподволь превратить нас в покупательские и мыслительные автоматы. Против лжепророка, который, нарядившись в разноцветные ризы, рекламы, глаголет о наступлении изобилия. Но я люблю красочность современных линий, их раскованность, даже сумасшедшинку… В такой квартире чувствуешь свой нестареющий век, в нем сам не стареешь и, пожалуй, даже умрешь молодым…

— К сожалению, большинство состоятельных людей перенасытилось этой, как ты называешь, сумасшедшинкой. — Магда вздохнула. — Старые картины, старинная мебель, темные тона… Никак не могу приспособиться к этому последнему крику моды.

— Моя квартира, можно сказать, лебединая песня Магды. — Мэнкуп снова стал ироничен. — Волей-неволей приходится выбирать между церковной папертью и фирмой надгробных памятников.

— Магнус, ты непростительно пьян! — Скульптор резким движением вынул трубку изо рта.

И Муну, и Дейли (впоследствии они сравнивали свои впечатления) тон Мэнкупа тоже показался излишне агрессивным. Так трезвый человек не разговаривает со своими друзьями. Но несмотря на слегка пошатывающуюся походку и характерную для захмелевшего человека дробную торопливость речи, не верилось, что он действительно пьян.

— Мне это простительно, — резко сказал Мэнкуп. — Правда, Магда?

— Взгляните на эти скульптуры! — Магда повернулась к гостям. — Сколько выдумки!

Скульптуры стояли повсюду — из пластмассы, дерева, бронзы, глины, даже пластилина. Полуабстрактные тела, ожившие геометрические фигуры, свидетельствующие если не о таланте, то о недюжинной фантазии. Особенно поражала одна композиция — изломанный металлический каркас. Стоило заполнить его при помощи домысла живой плотью, как перед глазами возникал кем-то преследуемый, спасающийся паническим бегством человек. По излому запрокинутой головы можно было догадаться, что за ним гонится самолет.

— Эту вещь я назвал «Штукасы летят». Возможно, мое лучшее творение! — польщенный вниманием Муна и Дейли, грустно сказал скульптор. — Вдохновила меня картина в баховской комнате, вы ее сами сейчас увидите…

И саму комнату, и картину они увидели при обстоятельствах, когда задний план перестал существовать, как бы растворившись в трагичности переднего плана. Но сейчас… сейчас Мэнкуп был еще жив. Растопырив ноги, слегка покачиваясь на носках, он казался воплощением жизни, клокочущим котлом энергии, освобождающейся от избытка при помощи едкого пара иронии.

— Да, Лерх, — Мэнкуп покачал головой, — умри ты раньше меня, я со временем, возможно, выручил бы за твои творческие причуды порядочную сумму. Сами художники редко доживают до этого «со временем»… Увы, и ты пал жертвой всеобщей тяги к реальному, осязаемому, всеобщей реставрации, неотделимой от тоски по прошлому. Сейчас все реставрируется, в том числе солдатская доблесть завоевателей Европы. Тоже не страшно! Надо только вовремя перестроиться. Кончится тем, что на дворе имперской канцелярии, где был сожжен Гитлер, возвысится прекрасный памятник вашей фирмы, а Дитер…

Скульптор побагровел. Вся его голова, от волос до рыжей бороды, превратилась в сплошное зарево. Магда побледнела. Ее белое лицо, рывком отделившись от облаченного в яркие краски туловища, словно повисло в воздухе.

— Извинись, Магнус! — Ловиза не дала Мэнкупу договорить. — Извинись! — повторила она срывающимся голосом. — Даже ты не имеешь права на такие слова! Это нестерпимо!

— Магнус только шутит! Разве вы не видите? — Баллин, неловко вскочивший с низкого кресла, в котором он возлежал в почти горизонтальном положении, пытался разрядить атмосферу.

— Конечно, шучу, — со спокойной улыбкой подтвердил Мэнкуп. — Поэтому дайте мне в порядке шутки закончить фразу… А Дитер Баллин напишет новый вариант своей книги «Заговор генералов» и на этот раз причислит к лику святых не мятежных генералов, а расстрелявших их гестаповцев.

Баллин сделал непроизвольное движение к Мэнкупу. Мун и Дейли, наблюдавшие за попыткой Ловизы успокоить скульптора и архитекторшу, проглядели этот момент. Когда Мун повернул голову, Баллин, остановившись на полпути, смеялся:

— Как видишь, Магнус, я сделал слабую попытку обидеться, но ничего не получилось. Королевским шутам и Гамбургскому оракулу прощается все! Твоя привилегия — сыпать колкостями. Зато моя священная привилегия — реагировать на них королевским смехом.

— Молодец, Дитер! — Мэнкуп похлопал его по плечу. — Что бы мы делали без спасительного ангела по имени юмор! Стоит ему простереть свои задорные крылья, как любая трагедия немедленно превращается в свалку убитых хохотом людей! — Мэнкуп согнал с лица усмешку и, отвернувшись от Баллина, посмотрел на часы.