Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул

И вместе с тем, как тонко и последовательно, направляя и предугадывая любой шаг своих противников, этот одержимый человек реализовал свой замысел. Реализовал, отказываясь от принципа открытого боя, которым руководствовался всю свою жизнь. И все же не изменяя своему характеру. Есть какая-то чисто мэнкуповская саркастическая усмешка даже в том, что именно нацисту Боденштерну против его желания пришлось застрелить своего сообщника и единомышленника Баллина!.. Шляпу долой перед Магнусом, вот все, что я могу сказать!..

— А что же делать с этими записями? — Фредди растерянно перелистал дневник. — Мы ведь были уверены, что его убили! А ведь, в сущности, это он, уже находясь в могиле, уничтожил Баллина! Что мы скажем десяткам тысяч, которые вышли на улицу требовать виселицу нацистам?

— Вот что! — Мун взял тетрадь и быстро, одну за другой, вырвал те, годичной давности страницы, по которым была разбросана расшифрованная им с таким трудом истина. — Пусть все останется так, как он сам того желал!

И пока бумажные клочья сгорали в большой редакционной пепельнице, где сквозь темноватое стекло просвечивали крупные литеры «Гамбургский оракул», Мун вспомнил последние минуты Мэнкупа. Теперь там, в его баховской комнате, должно быть, уже орудуют маляры. Голубые шторы содраны, едва ли они соответствуют вкусу Лизелотте фон Винцельбах. Зеркальный потолок укрыт брезентом, чтобы не заляпали краской. А старая уже смыта. Багровая, фиолетовая, оранжевая — синтез современности и вечной баховской гармонии, выбранный Мэнкупом для своей временной квартиры. Ибо, въезжая в нее, он уже знал, что проживет недолго.

Мун представил себе обесцвеченные стены, на которые сквозь окно падает отсвет уже сереющего в этот час неба. В углу стоит скатанный в рулон холст — вырезанная из рамки картина, которую так и забыли вынести…

Мэнкуп мог жить где угодно, в дворце, в бараке концлагеря, в своем редакционном кабинете, где продавленный диван был его приютом в течение стольких ночей. Везде он оставался бы Магнусом Мэнкупом, ни на йоту не отступая от своей сути, страстно сформулированной на одной из страниц дневника:

«Когда я уйду, пусть ничто не напоминает обо мне, кроме моих мыслей. Мыслящие люди — вот мой лучший памятник!»

ПРИЗРАКИ ОТЕЛЯ «ГОЛЛИВУД»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ

ПРИВИДЕНИЕ МИНЕРВЫ ЗИНГЕР

Двадцатого марта к дому номер сорок два по улице Независимости подъехал потрепанный черный «форд». Водитель поставил машину на место только что отъехавшего «мустанга» цвета слоновой кости, но не торопился выходить. Это был старый человек в поношенном черном пальто. Из-под надвинутой на лоб черной фетровой шляпы выглядывали морщинистое лицо и темные очки. Руки были в черных перчатках. «Мустанг», оглашая улицу звуками электронной музыки, исчез в снежной пелене, а человек все еще сидел и настороженно всматривался во вспышки автомобильных фар. Прошло минут пять. Ни одна машина не остановилась. Кажется, все в порядке.

Человек заставил себя выйти. Весь черный, слившийся с черной машиной, он стоял неподвижно. На сгорбленных плечах оседали мокрые хлопья, а он все стоял и пытался увидеть небо. Неба не было — был свет уличных фонарей, и освещенные фасады небоскребов, и где-то над невидимыми крышами — кроваво-красные и ядовито-зеленые зарницы, а еще выше — запорошенная снегом темнота, сквозь которую пробивалось тусклое сияние — отблеск залитого электричеством большого города.

Идиотская привычка глядеть в небо. Но с тех пор, как его старший сын стал летчиком, он неоднократно ловил себя на том, что постоянно глядит в небо, такое далекое и неприступное, несмотря на сверхзвуковые самолеты и космические ракеты.

Человек в пальто усталым шагом направился к автомату стоянки и бросил сразу полдюжины монет. Еще неизвестно, как долго придется дожидаться. Потом, стараясь остаться незамеченным, проскользнул в дом.

Пройдя мимо скоростного лифта, специально останавливающегося на восьмом этаже для удобства клиентов мисс Минервы Зингер, он выбрал обычный. Ради предосторожности поднялся до самого верха и только после этого спустился на восьмой этаж.

Дверь открыл представительный мужчина в строгом темно-сером костюме.

— Ваше имя? — спросил он, сопровождая вопрос корректным поклоном, каким уважающий себя дипломат обменивается с министром дружественной державы.

— Панотарос! — пробормотал человек в черном пальто и нервно передернул плечами. У него было намерение назвать первую попавшуюся фамилию, например Смит или Джонс. И вот тебе на! Произнес именно то, что могло его выдать.

— Мистер Панотарос. Прекрасно! — Представительный мужчина занес фамилию в книгу с кожаным переплетом. — Прошу пройти в зал. Секретарь мисс Минервы Зингер сообщит, сумеет ли она вас принять.