Призраки прошлого (СИ)

Ощущение, что тебя использовал любимый человек, которому ты открыл сердце, перечеркнув твои чувства одной лишь фразой, порождает отчаянье, безысходность и боль… Словно ты паришь в высоте, и тебе безумно нравится это ощущение эйфории полета и хочется, чтобы это чувство не покидало тебя как можно дольше — ты выстрадал и заслужил свое счастье. И вот именно тогда, когда опьяненный блаженством ты не ждешь никакого подвоха, тебе одним ударом обрубают крылья… И ты падаешь с той высоты, на которую вознесся. Слишком высоко — крылья были очень большими… Падать всегда больно. Но еще больнее от того, что удар нанес тот, в ком и заключалось твое счастье. И это не физическая боль. Это намного хуже — занимающее все мысли, отравляющее и терзающее душу чувство отчаянья, тупой иглой вонзающееся в сердце, которое теперь беспрестанно ноет и болит… Больно! Черт! Как же это больно! И с каждой минутой пульсирующая в тебе боль разрастается так, что ей становится тесно, и она, словно раненная птица, бьется в твоей грудной клетке, ищет выхода и не находит его. Хочется кричать, но в горле будто пересохло. Хочется плакать, но слез нет. Хочется напиться до беспамятства, чтобы забыться, но знаешь, что это не поможет — ты всегда будешь помнить о самых счастливых моментах своей жизни. Хочется уснуть и проснуться во вчерашнем дне, но ты понимаешь, что это неосуществимо… И в какой-то момент, когда боль переполняет, ты понимаешь, что самый лучший для тебя выход — умереть, чтобы не было так больно. Парадоксально то, что с этим пониманием приходит чувство отрешенности и апатии, видимо, срабатывает инстинкт самосохранения…

Вот такого Адама и увидел Томми на пороге собственной квартиры — поникшего и опустошенного, с отсутствующим взглядом. Но пугало не это… Пугала невероятная боль, которая застыла в обычно голубых глазах друга и сделала их грязно-серыми, потухшими…

— Привет, Китти. Приютишь? — Адам грустно улыбнулся.

— О чем речь! Заходи, конечно, — Рэтлифф посторонился, пропуская Ламберта в квартиру.

— Ты один? Ты же говорил, что к тебе мама приехала…

— Ну, если бы я сказал тебе, что болею тут в одиночестве, то ты бы отказался от губернаторского приема. Я прав? — Томми попытался заправить отросшую челку за ухо — он всегда так делал, когда ему было неловко — и потупил взгляд. — Я же знаю, как это было для тебя важно.

— Прав, конечно. Глупый Китти, — Адам подошел и, приподняв подбородок друга, заглянул в его глаза, и… снова этот обжигающий кофейно-шоколадный взгляд. Какое-то гребаное дежавю… Задохнувшись от неожиданности, притянул Томми к себе. — Лучше бы ты сказал, а я отказался… — шепотом, уткнувшись в макушку, — тогда бы ничего не произошло…

— Расскажешь?

Адам отстранился, покачал головой, отошел к окну и отвернулся — видимо все было куда хуже, чем можно было подумать.

— Выпьешь что-нибудь? Правда, в моем доме кроме виски редко что водится…

— Виски тоже сойдут, — Адам кивнул головой, не отрывая задумчивого взгляда от улицы.

Томми плеснул в стакан алкоголь и протянул его Ламберту. Адам оторвался от разглядывания пейзажа за окном и взял в руки протянутый стакан. Теперь задумчивый взгляд сосредоточился на янтарной жидкости — Адам не был уверен, что это ему сейчас нужно… Но вдруг, действительно, станет легче?

— Извини, но компанию составить тебе не смогу, — Томми развел руками, — сутки уже сижу на «колесах». Боюсь, мой организм не выдержит такого сочетания. Хотя… Подожди.

Через некоторое время возни на кухне Томми вернулся со стаканом пугающего цвета жидкости, чокнулся с Адамом, глотнул и поморщился:

— Фак! Какая же отрава все эти лекарства, — а увидев реакцию друга, улыбнулся. — Ну, чего ты застыл? Каждому свое — тебе вискарь поможет, а мне пока только вот эта гадость… Может составишь мне компанию и посмотришь со мной телек? Я тут какой-то тупенький комедийный сериальчик смотрел. Потянуло на юмор вдруг, видимо, подцепил какой-то очень страшный вирус — изменяю привычкам, — Томми пожал плечами. — И я, пожалуй, прилягу, что-то опять хреново… пока лекарство подействует…

Томми улегся на диван, на котором, видимо, провел последние сутки, натянул на себя плед и включил телевизор. Адам, снова отрешенно глядя в окно, сделал приличный глоток виски, который разлился внутри приятным теплом, и подумал о том, что ему повезло встретить в своей жизни этого, временами невыносимого своей саркастичностью, человека — Томми Джо Рэтлиффа. Он был действительно близким другом, который как никто другой понимал его, с которым даже не нужно было слов. Только от одного его присутствия рядом сейчас стало спокойнее на душе, и даже разъедающая сердце боль не так остро ощущалась. Адам улыбнулся своим мыслям. Тихо подкравшись к дивану, он взлохматил белобрысую шевелюру Томми и уселся на диване в его ногах.

— Эй! Ты отвлек меня от вон той миленькой блондинки, и теперь я потерял суть ее разговора с полицейским, — Рэтлифф ткнул Адам в бок ногой и снова уставился в экран телевизора.