Призраки в горах

Она жила в небольшом сборно-щитовом блоке, примыкавшем к госпиталю, занимая один модуль вместе с сестрой-анестезиологом Надеждой Мельниковой. Надежда отсутствовала, она была в госпитале. Константин мимоходом отметил, что комната у медсестер такая же, как и у него, в которой он живет вместе со штурманом, неунывающим бакинцем Мухтар-оглы Ганбаровым. Те же две казенные железные койки, те же солдатские стандартные тумбочки, стол, навесные полки да еще холодильник и кондиционер – в здешних местах не предметы роскоши, а суровая необходимость. Все как будто бы то же самое, а комната – иная. В ней нет того стандартного походно-армейского быта, скорее, чувствуется обычный и такой желанный домашний уют, тот самый неповторимый уют, какой могут создать лишь женские руки. Белоснежная вышитая накидка на подушке, скатерка на столе, картины, вернее, красочные иллюстрации, вырезанные из журнала «Огонек», прикрепленные кнопками на стене рядом с небольшим овальным зеркалом, коврики над кроватями и обычная дорожка на крашеном деревянном полу, множество других обычных мелочей, которые в сочетании с чистотой и порядком создают атмосферу ухоженности, теплоту домашнего очага.

Можжевельник в литровой банке с водой занял коронное место на столе, придавая ему некую праздничность. Появились обычные домашние чашки с блюдцами, сахарница, вазочка с печеньем да поллитровая банка с домашним клубничным вареньем.

– Братишка Леня прислал, он служит под Киевом, – пояснила Валентина, включая электрический чайник. – Женился два года назад, жена учительница у него. Украинскую литературу преподает. У них свой домик, участок. Даже небольшую теплицу сами соорудили.

– Что-то я ничего не пойму, – сказал Константин.

– Что не поймешь?

– Да насчет этого, ну, домика. Он что у них – собственный?

– Ага, собственный.

– А брат служит?

– Ну да, служит. Что же тут странного?

– Я, видимо, окончательно отупел здесь, в Афганистане, – сказал Константин, разводя руками. – Ничего не пойму. Где это есть такая служба, чтобы возле своего домика?

– У нас в Припяти.

– Что за Припять?

– Городок под Киевом. Весь в зелени, в садах! А братишка мой, Леонид, там в пожарной охране. Как и ты, он старший лейтенант, – и добавила тихо, глядя ласково: – Только он еще не орденоносец. Пожарным ордена редко дают. А у тебя орден Красной Звезды…

– И шкура продырявлена душманами в трех местах, – тихо, в тон ей сказал Константин и добавил полушутя-полусерьезно: – Как вылет, так и встреча с той самой, что возле левого плеча караулит с косой.

– Шестой месяц я здесь, а все привыкнуть никак не могу, – вдруг нервно призналась Валентина, разливая чай по чашечкам, – хотя вроде бы столько крови перевидела, увечья всякие. В Киеве на линейной машине «скорой помощи» работала. Но какое сравнение, тут все другое!

– Знаешь, если откровенно говорить, то я скажу так: к этому человек вообще привыкнуть никогда не может. К войне, я имею в виду, – видимо, заметив какое-то непонимание в глазах Валентины, Константин подчеркнул. – Ведь посмотри внимательно. Что увидишь? Воюем мы вместе, коллективно, я бы сказал, а вот ранения, тем более смерть – у каждого своя, личная. Странно поначалу получается: люди вокруг тебя, свой боевой экипаж, десантники, а ты вроде бы не замечаешь их, словно на всем белом свете только и есть нас двое: ты да твоя смерть… Но все эти чувства и переживания давят на психику только до первых выстрелов. А потом, когда бой, когда втянешься, то уже ничего такого и не чувствуешь. Не успеваешь о смерти думать. Что-то такое в тебе начинает работать, что забирает все силы, всего тебя без остатка.

– Понимаю, – вздохнула Валентина. – Когда сюда ехала, подруги в один голос пугали: «Ты что, дура набитая? Куда поехать согласие дала? Там же война, да еще какая. Поймают душманы, нос и уши отрежут». Чуть не дрогнула, чуть не отказалась. Спасибо отцу, он у меня учитель, долго со мной толковал, а потом заключил: «Хочешь туда, дочка, поезжай, проверь себя». Вот проверяю, да что-то вроде не получается.

– Получится, – убежденно сказал Елизаров.

Он намеревался перевести разговор на другую тему, порасспросить Валентину о ее жизни в Киеве, о себе рассказать. Но не успел. Вдруг хлопнула наружная дверь, послышались легкие шаги в коридоре. В комнату вошла Надежда Мельникова, светловолосая, высокая ростом, крепкая, с мужскими размашистыми движениями. Она принесла с собой специфические запахи госпиталя – запахи лекарств, карболки, мыла…

– Ба! У нас гости! Извините за вторжение!

– Не кривляйся, Надежда, – сказала ей Валентина. – Проходи и садись. Чай будешь?

– Не откажусь, – она прошла и села на свою кровать, вздохнула. – Идти-то мне больше некуда. На свидание никто не пригласил.

– Знакомься, мой родственник по крови. А это моя подруга задушевная, сослуживица по работе и соседка по комнате.

– Старший лейтенант Константин Елизаров, – Константин встал, галантно поклонился.

– Надежда, – Мельникова протянула руку, сухо и крепко пожала. – Девчонка без приданого, без дачи и машины, но с профессией.