Призраки в ночи

Говорят, что выяснять отношения, договариваться о чём-то, устранять противоречия надо непременно за большим круглым столом. Конечно, это всего лишь образ — на самом деле, надо собрать всех заинтересованных лиц и постараться найти некий компромисс, который всех устроит.

Допустим, так и сделал, но что смогу им предложить — любовные романы вместо любви или сатирические опусы вместо нежных слов? Или написать групповой портрет, подражая Веласкесу и Гойе… Ну ладно, всё-таки собрал — всех, кого припомнил. Слава богу, в моём распоряжении есть интернет, в итоге получилось что-то вроде видеоконференции. И вот сидят передо мной немолодые женщины — что я им скажу? Можно встать на колени и покаяться, но нет никаких гарантий, что простят. Тогда вопрос ко всем: «что вам от меня надо?» Так тоже не пойдёт, лучше спрошу, чем могу помочь. Но я же не из МЧС и не из Общества спасения! Да и какая может быть помощь от старого придурка, который попал в этот переплёт, как кур в ощип?

Тогда представил себе, что вернулся на двадцать, нет на сорок лет назад. И что, как бы я поступил? Ведь всем не угодишь, большинство останется ни с чем, то есть при своих… Повеситься от расстройства, что ли? Прямо на глазах у всей честно́й компании. Но для начала послушаю, что скажут. И вот началось:

— Ты зачем нас тут собрал? Поиздеваться хочешь? — говорит одна.

— Ни капли уважения! — поддерживает другая.

И дальше всё в том же духе:

— Ему просто делать нечего!

— Ну да, остался совсем один, вот и мается.

— Вы правы, девочки! Никому он теперь не нужен.

— И на могилу его никто не придёт.

В общем-то, всё верно, за исключением того, что сказано в начале. Всех уважаю и издеваться не хочу.

— А я сегодня пироги испекла, с капустой. Ты такие любишь?

Терпеть их не могу! Промолчал, пусть выскажут всю злобу, что накопилась за много лет. Но вот неожиданный поворот:

— А у меня нет к нему претензий.

— Это почему?

— Потому что не нужен мне такой придурок! Тем более, что у меня есть семья, дети, внуки. Пусть катится ко всем чертям!

— Ты не говори за всех. Мне-то каково в одиночестве доживать свой век?

— Если кому-то из вас не повезло, сами виноваты.

В этом суждении есть свой резон. Но виноват и я! Виноват в том, что не раз влюблялся, но ту единственную так и не нашёл. А может быть, её и не было…

В итоге так ничего и не сказал. Потому, что нечего! Пусть каждая думает обо мне, что хочет, и говорит, что ей в голову взбредёт…

Весь следующий день таскались с Надей по музеям, только какое может быть удовольствие, если мысли о другом? Всё потому, что продолжаю разговор с прежними подругами и пытаюсь оправдаться.

А ночью снова… Проснулся от того, что возникло ощущение неудобства, будто кровать стала слишком узкой. Не сразу сообразил, что теперь нас в постели трое, и вот «незваные гости» говорят, одна голосом Надежды, а другая вроде бы Беата, хотя толком тут не разобрать:

— Ну как, понравился тебе Париж? — спрашивает меня Надя.

— Да вроде бы ничего.

— Это не ответ. Излагай конкретнее.

— Классный концерт был в «Бильбоке». Особенно понравилась Беата.

— Да меня там не было! — кричит она., но чувствую, что улыбается.

— Значит, обознался, — отвечаю так, потому что решил не отвлекаться на пустые, бессмысленные споры.

— А потом?

Слышу, обе смеются.

— Потом кто-то приставал всю ночь, я так и не выспался.

Надя вне себя:

— Ну, знаешь! Да за такие слова… Проси прощения, иначе…

Зажёгся свет. Смотрю, склонились надо мной, обе в прозрачных пеньюарах и что-то такое у них руках… О господи! Да это скрученные полотенца, сейчас будут бить — всё то же самое, что в детстве, когда по ошибке попал в девчоночью палату в Боткинской больнице. Уж они надо мной поиздевались, хотя до побоев не дошло. Мне-то всего четыре года, а им по десять, по двенадцать…

А что, если потому и не женился? Может, потому и соблазнял девиц, а вскоре уходил, чтобы отомстить за то, что случилось в Боткинской? Прежде такая мысль не приходила в голову, но вот сейчас, когда стоят передо мной две эти полуголые, образ прошлого возник перед глазами. Да после такого потрясения можно импотентом сделаться на всю оставшуюся жизнь, а то и хуже — поменять «ориентацию»! Успокаивает лишь то, что в четырёхлетнем возрасте я ещё не воспринимал девиц как объект своих желаний, поэтому как-то обошлось. Но вот теперь словно бы что-то в подсознании произошло — тот детский страх перевоплотился в нечто куда более весомое. Я вдруг понял, что женщины меня в определённом смысле уже не интересуют, я их попросту боюсь!

Вот ведь какое наказание придумала мне Мания! И что теперь? Да очень просто — я бросился к двери, и прихватив с собой бутылку коньяка закрылся в ванной. Уж там меня эти злыдни не достанут!