Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Но это не так-то просто. Гамлет постоянно пребывает в подавленном состоянии духа. Прежде чем увидеть его, зритель сначала слышит его голос; за кулисами разыгрывается сцена, которую из всех французских авторов мог бы позволить себе разве только Вольтер: Гамлету является призрак.

— Сгинь, окаянный! — восклицает за кулисами принц датский. — Как, разве вы его не видите? Он ходит за мной по пятам, со свету сживает. Это, в конце концов, невыносимо!

Призрак, по-видимому, исчезает. А Гамлет выходит на сцену и сообщает своему другу Норцесту, что находится в таком же затруднительном положении, в каком со времен Корнеля обычно оказывались все герои французских классических пьес: в его душе борются любовь и долг. Сыновний долг повелевает ему расправиться с негодяем Клавдием, но он влюблен в дочь Клавдия Офелию, и для нее это было бы тяжелым ударом.

Клавдий тем временем разворачивает бурную деятельность, чтобы заручиться поддержкой дворянства и простого народа и, объявив Гамлета душевнобольным, лишить его права на престол. Офелия говорит Гамлету, что теперь он может жениться на ней (раньше якобы этому препятствовал призрак отца Гамлета). Принц датский уклоняется от прямого ответа, а через некоторое время признается Офелии, что не может жениться на ней, так как должен убить ее отца. Офелия возмущена: оказывается, для Гамлета месть важнее, чем ее любовь. Такого она от него не ожидала. И ее слова, обращенные к нему, полны укора:

Ах! Беспощадный тигр, я трепещу, иди,
Коль сможешь, сохрани свой ярый гнев в груди.
Тебя твой долг ведет — и нам не по пути:
Тебе — мстить за отца, мне — своего спасти.

Таким образом, мы имеем перед собой типичный образец французской классической драмы. Гамлетом движут вступающие в противоречие чувства любви и долга, но такая же внутренняя борьба идет и в душе Офелии. Так что даже дух Корнеля вполне мог терпеть Шекспира на французских сценах.

Гамлет велит принести урну с прахом отца. Мать не выдерживает и признается во всем — и тогда Гамлет отсылает ее со словами: «Я сейчас в таком состоянии, что способен на все». Во дворец врывается Клавдий со своими клевретами. Гамлет закалывает его кинжалом. Королева кончает с собой. А Гамлет заявляет, что он «человек и король» и ему необходимо жить ради своих подданных, как бы это ни было тяжело.

* * *

На сценах французских театров кишмя кишат чувствительные сердца, благородные отцы, целомудренные дочери, героические женихи, верные возлюбленные — кругом сплошная добродетель. Когда на сцене прославляют добросердечие вельмож, галерка разражается аплодисментами, а через несколько минут звучат панегирики в адрес простолюдинов — и уже аристократы аплодируют в своих ложах. Во многих газетах появилась постоянная рубрика «Черты гуманизма», где публикуются всякие трогательные истории.

У графа Гаги, к которому мы присоединились в нашем путешествии по Франции, в юности любимым чтением был роман Мармонтеля «Велизарий». О чем же идет речь в этой книге, околдовавшей будущего короля? Византийский полководец Велизарий на старости лет пал жертвой придворных интриг, его ослепили, и вот он, нищий и увечный, бредет по городам и весям, возвращаясь в свой родовой замок. А по пути успокаивает тех, кто его жалеет: владыку, мол, ввели в заблуждение и поэтому не следует на него сердиться. Велизарий не держит зла на своих обидчиков; в конце концов, лишиться зрения — не самая большая беда, главное — сохранить доброе сердце.

В наши дни вряд ли кто-нибудь осилил бы такую слащавую сентиментальщину, но в те времена она поражала воображение легкомысленных светских юношей. Однако не все были столь наивны, многие от души потешались над подобной слезливостью. К числу наиболее здравомыслящих принадлежал венгр Дьёрдь Алайош Сердахей, отец-иезуит, писавший стихи по-латыни. Одно из его стихотворений называлось «Сатира о нашей эпохе, для которой нет больше услады, чем любовь к ближнему»:

Ни распрей, ни злобы не ведает мир величавый.
Несет Аполлон век Сатурна златой для народов,
Забывших о страхе и в сладком покое живущих.
Господствует верность, а дружба людей неподдельна.
Найдется ли тот, кто любовь не поет сладкозвучно?
Сердца холодны, но пылкие слышатся речи.