Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Роган прекрасно понимал, что он делает. Парламент состоял из заклятых врагов короля. И после ошибки, совершенной в порыве уязвленного женского самолюбия Марией Антуанеттой, которая решила добиться публичного осуждения Рогана, Людовик XVI допустил еще более серьезный промах, передав его своим недругам и фактически предоставив парламенту роль арбитра между собой и кардиналом.

Наш северный знакомый граф Гага наверняка поступил бы по-другому. Вот что он написал, узнав о процессе, одному из своих приближенных, графу Шефферу: «Если бы меня спросили, я бы посоветовал не придавать такой огласки этому делу, дабы оно не повредило репутации королевы. Если дело дойдет до публичного суда, может всплыть масса неприятных и совершенно лишних подробностей. У нас, монархов, есть то преимущество перед остальными представителями рода человеческого, что нас не обвиняют в бесчестных финансовых махинациях и даже не могут заподозрить в чем-либо подобном. Но если мы сами начинаем оправдываться, то тем самым признаем возможность совершения такого проступка». То есть в процессе об ожерелье шведский король усматривал подрыв самого института королевской власти, и он был прав.

Чем еще, кроме недальновидности, можно мотивировать то, что король выпустил это дело из рук и передал парламенту? Можно предположить, что к такому поступку его побудила королева. Любопытную мысль на этот счет высказал Наполеон одному из своих приближенных, уже находясь в ссылке на острове Святой Елены, где у него оказалось достаточно времени для размышлений:

«Королева была невиновна, и чтобы о ее невиновности узнало как можно больше народу, решила передать дело в парламент. В результате все стали считать королеву виновной, и это пошатнуло престиж двора».

Надо сказать, что в те времена парижский парламент являлся не законодательным органом, каким стал впоследствии, а высшим судебным учреждением. Такие парламенты существовали и в других французских городах, а не только в столице. Должность члена парламента можно было купить, как и любую другую должность во французском королевстве, поэтому на протяжении веков любой парламент состоял из людей весьма состоятельных. Одной из основных особенностей развития французского общества являлось то, что здесь королевская власть окрепла довольно рано, и вследствие этого представители крупной буржуазии так и не сформировали городские органы самоуправления, как это произошло в Италии, Германии, Фландрии, а поступали на королевскую службу, становились правоведами и государственными чиновниками.

Аристократами среди крупных буржуа считались те, кто держал в своих руках парламент. Многие из них получили дворянские титулы, и это судейское сословие называлось «дворянством мантий».

Некоторые из них сколотили такие огромные состояния, что владели дворцами в городах и замками в сельской местности и вели такой же образ жизни, как и родовитая знать, которую в отличие от них называли «дворянством шпаги». Умудрялись даже делать долги, как истинные аристократы. (Впрочем, платили им за работу довольно прилично. Например, д’Алигр, глава парижского парламента, участвовавший и в этом процессе, получал 700 000 ливров в год.) Но надо признать, что из них далеко не все перенимали аристократические пороки. Все-таки в большинстве своем это были люди добропорядочные, придерживающиеся строгих правил, чуть ли не пуритане, сохранившие основные идеалы своего класса: благоразумие, надежность, безупречную честность.

Одной из функций парижского парламента было внесение изданных королем законов в соответствующий кодекс. Без этого ни один закон не мог вступить в силу. Иногда парламент отказывался признать тот или иной закон, сочтя его недостаточно обоснованным или попросту неприемлемым. Но не для того во Франции существовала абсолютная монархия, чтобы кто-то мог воспрепятствовать воле короля. Если парламент проявлял, по его мнению, непонятную строптивость, он объявлял в Версале так называемые парламентские королевские слушания и там попросту информировал соответствующее министерство или ведомство о том, что закон вступил в силу. Но это был далеко не лучший выход из положения, ибо таким образом обострялись отношения между парламентом и королем. Парламентарии вошли в раж и уже ополчались против любых нововведений, против самых необходимых социальных реформ только потому, что они исходили от «тирана».

При Людовике XV парламент главным образом боролся против духовенства, поскольку в большинстве своем члены парламента были янсенистами, игравшими в общественной жизни Франции ту же роль, что и пуритане в истории Англии: они проповедовали мирской аскетизм, не признавали постов, святых, требовали отделения церкви от государства.