Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

У меня душа ушла в пятки, и в полуобморочном состоянии я побрел за своими спутниками в соседний зал, где нас ждали еще большие ужасы. В середине зала стоял алтарь. Милорд сместил его в сторону — под ним оказалась надгробная плита, которую с помощью таинственных манипуляций также удалось сдвинуть с места. Под плитой находился катафалк с открытым гробом, в котором лежал старец огромного роста в старинных нарядных одеждах; на руках, сложенных на груди, сверкали перстни с такими бриллиантами, каких мне не доводилось видеть ни разу в жизни. Он лежал с открытыми глазами, но взгляд, устремленный на нас, был совершенно отсутствующим, как у слепого. Мы с милордом испуганно отпрянули назад — за отодвинутый алтарь. Сен-Жермен был бледен как мел. Он явно хотел последовать нашему примеру, но, устыдившись, сдержал себя и, наклонившись над могилой, начал капать из флакона на лоб старца.

Спящий встрепенулся, приподнял голову, глаза его приобрели осмысленное выражение; он издал какой-то душераздирающий возглас и начал подниматься, опираясь руками о края гроба. В этот момент подземное солнце, которое освещало зал, начало меркнуть и зазвенели колокола, находившиеся по углам зала. Мы, оцепенев, наблюдали, как лежавший в гробу медленно встал и начал выбираться из могилы.

И тут Сен-Жермен вскрикнул и бросился прочь, мы — за ним. На винтовой лестнице случилась заминка: у милорда от страха стали подкашиваться ноги, и мне приходилось поддерживать и толкать его сзади, что было делом далеко не легким, учитывая его внушительный вес. Когда мы добрались до замка, у него поднялась температура и он начал бредить.

Мы дежурили у постели милорда днем и ночью, делая все от нас зависящее, чтобы поднять его на ноги. Но никакие снадобья Сен-Жермена ему не помогли. Промучившись с неделю, он умер, не забыв упомянуть нас обоих в своем завещании…»

* * *

В Рьюле я пересел на местный поезд, который медленно тащился в самое сердце североуэльского горного массива среди сумеречных мистических пейзажей. Названия станций звучали все более непривычно, и чудилось в них что-то дикое, первозданное, не тронутое цивилизацией. Вокруг простирались девственные кельтские леса, земля древних легенд, где рождались русалки и без отца появился на свет колдун Мерлин. (Его мать забеременела от праха усопших.) Нынешние валлийцы — люди здравомыслящие и ироничные. Но остались прежними деревья, скалы, озера, вся атмосфера, когда-то порождавшая чудеса, а теперь безмолвно хранящая в себе зародыши новых мистерий.

В Корвене меня встретил сам граф, приехавший за мной на машине. Я передал ему рукопись и хотел сразу же рассказать, что меня задержало в Лондоне.

— Вы сейчас голодны и утомлены, — сказал граф. — Сначала надо поужинать.

Он и сам выглядел усталым и встревоженным. И мы ни о чем не разговаривали, пока не добрались до гостиницы, где графа встретили с поистине королевскими почестями. Ужинали мы в отдельном кабинете, также ни слова не говоря о деле. И только когда подали коньяк и кофе, граф попросил, чтобы я рассказал ему о своих приключениях. И я начал выкладывать все, что имело отношение к делу, умолчав, естественно, о том, где я провел ту ночь, когда у меня украли рукопись.

Его больше всего поразил тот факт, что Морвину были известны все обстоятельства гибели Мэлони.

— Теперь уже совершенно ясно, что в Ллэнвигане действует тайный осведомитель! — вскричал граф. — Именно он сообщил Морвину, что вы едете в Лондон за рукописью. Но кто он? Ведь об этом никто не знал, кроме Осборна и Цинтии… А может, наш разговор кто-то подслушал?.. Скажите, доктор, вы действительно видели кого-то на балконе, с которого упал Мэлони?

— Да, милорд.

— Этот человек тоже все видел, — задумчиво сказал граф. — Значит, он заранее занял удобную позицию для наблюдения, зная, что Мэлони именно в ту ночь намеревался проникнуть в мою лабораторию… Продолжайте, пожалуйста.

Я продолжил свой рассказ. Граф слушал с большим интересом, особенно ему понравился эпизод с неожиданным появлением Осборна, загримированного под индуса. Он от души посмеялся над незадачливым шантажистом Морвином, а потом, внезапно посерьезнев, сказал:

— Я рад, что Осборн больше не избегает женского общества. Видите ли, два холостяка под одной крышей — это явная аномалия. Поэтому, как вы успели заметить, в доме несколько нервозная обстановка. Один из нас определенно должен жениться, и я предпочитаю, чтобы это был Осборн. Расскажите мне об этой даме, с которой вы его видели. Как бишь ее зовут?

— Лина Кретш.

— Да-да. Так что же она из себя представляет? Мне бы хотелось понять, что за вкус у Осборна.

— Я думаю, в данном случае можно судить только о ее вкусе. У меня сложилось впечатление, что в их дуэте Осборн играет довольно пассивную роль. Что касается Лины… это красивая цветущая девушка с совершенной — в классическом понимании — фигурой…

— То есть у нее такие же крупные руки и ноги, как у греческих статуй?

— Вот именно.

— Гм. А по складу характера, по взглядам?

— Лина — современная женщина до мозга костей, и этим все сказано.

— Значит, не слишком строгих правил?