Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Однако стоило мне взять его за руку, — продолжала Лина, — как он моментально краснел и заводил разговор о творчестве современников Шекспира. Но меня не так-то просто сбить с толку. Я не привыкла отступать перед трудностями… В конце концов я уяснила себе, что простыми женскими уловками ничего не добиться. Он на них просто не реагирует по неискушенности и простоте душевной. Когда в Лондоне мы переодевались для маскировки и я предстала перед ним в одном исподнем, он порывался выйти из комнаты. А когда я его остановила, сказав, что его присутствие меня ничуть не стесняет, преспокойно закурил и сел в кресло. После этого я еще несколько раз раздевалась перед ним, и ему это казалось уже вполне естественным. Ну то есть никаких эмоций. Ужас, как обидно. Что ж я, не женщина, в конце-то концов? Я готова была рвать и метать, хотя и не подавала виду. Но каких трудов мне стоило сдерживаться! Его непорочность возбуждала меня до такой степени, что я чуть с ума не сходила. Тогда я решила вопреки своим принципам сыграть на чувствительных струнах души. Пожаловалась ему на свое одиночество, как это делается в подобных случаях, поплакалась, что меня никто не любит, обрисовала с душещипательными подробностями, как мне приходится коротать долгие унылые вечера, когда сердцу, как никогда, хочется любви и ласки… Он выслушал меня очень сочувственно и пообещал, что непременно введет меня в Оксфорде в самое лучшее общество (ему, видимо, кажется, что все на свете такие же снобы, как он сам). А покамест порекомендовал как можно больше читать, поскольку книга — лучший друг человека. Короче говоря, когда мы приехали в Ллэнвиган, я уже сгорала от стыда. Сколько было потрачено сил, сколько времени — и все впустую. За это время я бы могла прибрать к рукам двух иностранных послов и трех киноковбоев. А в прежние времена, затратив столько усилий, давно стала бы всемогущей фавориткой французского короля. Когда вчера вечером мне удалось вытащить его в парк, я сразу подумала, что теперь у меня есть неплохие шансы. Англичане любят природу, она их настраивает на лирический лад. Я предложила Осборну посидеть на травке, но он забеспокоился, что земля слишком сырая, и мы сели на скамейку. Я положила голову ему на плечо и стала целовать его в ухо. Он деликатно молчал, а потом, когда мне это надоело, задумчиво заметил, что у немцев вообще очень своеобразные обычаи. Я спросила, не хотел бы он меня поцеловать. Он вежливо ответил, что с удовольствием это сделает, и поцеловал меня в лоб. «Если бы я была мужчиной, — сказала я, — то предпочитала бы целовать в губы». Он ответил, что это негигиенично, и спросил: «Вы что, хотели бы быть мужчиной?» — «А вы?» — спросила я. Мой вопрос его ошарашил, и я поняла, что развивать эту тему бесполезно, далеко мы не продвинемся. И тогда у меня появилась гениальная идея. Я сказала, что хочу залезть на дерево, и попросила его помочь мне. Я уцепилась за толстую ветку, Осборн подсаживал меня. И тут я сделала вид, будто не могу удержаться, взвизгнула и свалилась на Осборна. Мы оба упали на землю, я прижалась к нему, стиснула в объятиях и наконец-то дело дошло до поцелуев. Но надо сказать, что даже в этом положении Осборн не проявлял никакой настойчивости, и мне пришлось взять инициативу в свои руки. Через полчаса на мой вопрос, доволен ли он, Осборн ответил: «Вполне», и это прозвучало довольно откровенно. А потом добавил, что очень рад был обогатить свой жизненный опыт, и теперь у него уже есть первая любовница.

От этих слов я пришла в ярость и сказала, что англичане просто неотесанные полудурки, если после такой ерунды могут называть женщину своей возлюбленной, и что он никогда не станет моим любовником. Осборн задумался, а потом сказал, что ему очень жаль. И хотел встать. Но я ухватила его за пиджак и посоветовала не расстраиваться, потому что если он меня как следует попросит, то у него будет шанс стать моим любовником, и тогда его жизненный опыт станет еще богаче. Он сел и опять начал думать. В конце концов мне это надоело и я спросила, чего он, собственно говоря, ждет. И знаете, что он мне ответил? Оказывается, он никак не может сообразить, что принято говорить в таких случаях. Ну тут я уже обозлилась. «При чем тут слова? — говорю. — За человека говорят его поступки». Я не буду углубляться в подробности, потому что вижу по вашему лицу, что вы на месте Осборна вели бы себя гораздо умнее, а у меня сейчас нет ни малейшей охоты вступать с вами в связь. Сегодня я останусь верна Осборну.

— Понятно, — сказал я. — И все-таки чем же все это кончилось?

— Дальнейшие события уже развивались в моей комнате. Всю ночь… Справедливости ради надо сказать, что Осборн не обманул моих ожиданий. И сам, кстати, остался доволен. Он сказал, что давно уже не имел столь приятного времяпрепровождения, и выразил надежду, что мы скоро сыграем свадьбу.

Я тихо ужаснулся: Боже, какой мезальянс! Мое сердце сноба просто кровью обливалось при одной мысли об этом браке. Бедный граф… Он не переживет такого удара судьбы.