Призвание

Сутуловатый, с худым изможденным лицом человек, не выпускавший из синих железных губ прокуренной трубки (как оказалось, завуч), всех разделил на две группы. Первой велел размещаться в нижней аудитории, а вторую, пыхая трубкой, оставляя за тощей костлявой спиной волокна синего дыма и запах медового табака, повел по лестнице вверх, на второй этаж.

С заколотившимся сердцем Сашка ступил на крутую, ведущую наверх лестницу.

2

Натюрморт уже был установлен. Для каждого приготовлен мольберт.

Все, потолкавшись, несмело расселись и ждали.

Вскоре завуч привел невысокого толстого человека с выпирающим животом, с крупной, обритой наголо головой и немигающим взглядом круглых совиных глаз, с большим крючковатым носом, и подобострастно о чем-то с ним пошептавшись, вышел. Тот, оглядев всех присутствующих, суховатым и резким голосом стал объяснять задание, сказал, что на выполнение его дается четыре часа, и тоже ушел.

Группа осталась одна.

Сашка облюбовал себе место поближе к окошку (натюрморт с этой точки смотрелся как будто повыгоднее). Хоть с Колькой они не считали себя совсем уж зелеными новичками, но тут нападала какая-то робость. Справа от Сашки уселся высокий и черный парень, похожий на цыгана, с жгучими выпуклыми глазами, в вельветовой куртке с поясом, с накладными карманами, как у художника настоящего. Кисти, этюдник, палитра — все у него было сорта самого наивысшего. Все торопливо стали работать карандашами, а этот начал набрасывать контуры прямо кистью. Набрасывал смело, уверенно. Встретясь глазами с Сашкой, раздвинул в улыбке лиловые губы. Сашка похолодел: рот у него оказался набит нержавейкой, сверкал ослепительно. Всё у Сашки внутри сразу ослабло: поди потягайся с таким!..

Увидя, что произвел нужный эффект, цыган вновь захлопнул лиловые губы, потушил ослепительную улыбку и начал писать. Писал широко, мазисто, так и нашлепывал красками. Помажет, откинется корпусом — и голову эдак с прищуром к плечу, то на один, то на другой бок, словно гусак на солнце.

Впереди цыгана скупо марал красочками кусочек грунтованного картона смуглый красивый парень с продолговатым лицом, тоже мало похожий на русского. Он был в сером, в крупную клетку костюме, какие носили разве что иностранцы, и в маленькой феске, украшенной длинной, спадавшей на ухо кисточкой. Левее его трудился над белым листом еще один паренек с благостным постным ликом монашка и суздальскими глазами. Впрочем, весь он был благостный, постный, будто боговым маслом намазанный. Старательно срисовав карандашиком контуры, принялся раскрашивать их детскими красочками-ляпушками. Не было в нем даже и духа мастеровитости, срисовывает, как школьник.

К Сашке вдруг подскочил кривоногий, с восточным лицом, похожий на резвого чертика малый в гимнастерке суконной с карманами, подпоясанной командирским широким ремнем, в галифе из синей диагонали, в начищенных хромовых сапогах. Губы — хоть студень вари. Закартавил просительным шепотом, уставив на Сашку влажные сливовые глаза:

— С’ушай, б’аток, к’аски, пожауйста, надави на палит’у… Умб’ы чуть-чуть, сиены, белил побольше и кобальту синего… Вот спасибо! П’емного тебе б’агодаен. Ты понимаешь?.. — и принялся объяснять, как утром в спешке краски свои позабыл, оставил их в общежитии.

Сашкин сосед неприязненно проводил глазами спину уходившего:

— Это Гошка Слипчук, он тут у каждого побирается, у тебя уж у третьего просит. «Краски дома забыл…» Вот арап!

Стук мольбертов и открываемых ящиков с красками, сдержанный шепот, растерянность первых минут сменились сосредоточенной тишиной. Сашка обвел глазами ряды склоненных к мольбертам голов и вдруг спохватился. Все уж давно за работой, один только он зырит глазами кругом!..

Тоненькой кисточкой набросав на холсте контуры (тоже не лыком шиты!), быстро принялся смешивать краски на самодельной палитре. Один взгляд туда, на натуру, другой — на палитру, на холст…

Вскоре он тоже ушел с головой в работу. Где-то неподалеку трудился Колька. Может, сходить посмотреть?

Но мысль эта только мелькнула, и он продолжал работать. Остановился, когда ощутил затылком чей-то внимательный взгляд.

За спиной у него стоял крючконосый, который давал задание. Стоял и смотрел на его работу круглым совиным глазом.

Руки у Сашки вдруг отнялись, стали ватными. Чувствовал, как все цепенеет внутри под этим его сверлящим и немигающим взглядом.

Что он ему сейчас скажет?.. Похвалит или обругает? Но тот постоял, ничего не сказал. Лишь уронил, уходя: «Время идет, поторапливайтесь!»

3

Первым закончил работу цыган. Выведя в левом нижнем углу с вавилонами «Дм. Казаровский», освобожденно, всей грудью вздохнул и принялся перетирать чистой тряпицей кисти. Мастихином почистил палитру, неторопливо принялся укладывать все в блистательный свой этюдник. А сам косил цыганским выпуклым глазом в сторону крючконосого, будто бы звал посмотреть, как у него всё здорово получилось.