В бабкиной квартире Майка давно приметила занятный портрет. Он стоял за стеклом, в серванте, между хрустальными фужерами. На той, не очень большой картинке в раме из облезлого золота, лысый человек с бородкой и в костюме возвышался над толпой и тыкал одной рукой куда-то налево от Майки (а от себя, выходит, направо), а другой держался за жилет. Называлось произведение «Всё путём, товарищи». Товарищ в костюме был такой сладкий и гладкий, что не смеяться было невозможно, а бабка глядела на него, будто бородач этот — её Вечная Любовь.
Она подходила к серванту вплотную, наклонялась к портрету и смотрела, смотрела, смотрела, словно совета спрашивала, а толстенные очки запотевали от силы бабкиного чувства. Смех, да и только.
Майка однажды высмеяла бабку. Приставив к глазам, сложенные колечками пальцы, она показала маме, как пожилая учительница влюбленно глядит на портрет:
— Мам, ну неужели ты не видишь, ведь похоже?! — спрашивала Майка маму, едва не визжа от веселости.
Сама Майка, изображая пальцами массивные очки, препотешно чувствовала себя в этой чепухе.
Но мама комического дара дочери не оценила.
— Я вижу только невоспитанную гадкую девчонку, которая насмехается над старым человеком, — мама поглядела на Майку так, что та, моментально присмирев, даже вытянула руки по швам. — Разве можно смеяться над старыми? — спросила Майку мама. — Смешно ей, — мама негодовала. — Чужой человек занимается с тобой совершенно бесплатно. Заботится о твоих манерах, думает о будущем твоем, а ты? Чем ты ей платишь?
— Неблагодарностью, да, — вынуждена была признать Майка. — Бабка, она, конечно, путевая, — уныло сказала четвероклассница. — У нее все путем. Как у этих… у товарищей.
— У кого? — мама прыснула — долго воспитывать она не умела. Но урок Майка заучила навсегда.
Не все смешно, что таким кажется.
Плаксивая мелодия
— Вы любите сны смотреть? — спросила Сима, возвышаясь в чаще изумрудного леса.
— Люблю, только никогда их не запоминаю, — сказала Майка.
— А я все сны помню! — с жаром продолжила новая знакомая. — Совершенно все. Даже те, какие видела в сумчатом возрасте. Вот мне снилось, будто я сплю и вижу сон, а в том сне я будто тоже сплю крепко-крепко. Понимаете? — Сима выжидательно уставилась на Майку.
— Понимаю, — девочка торопливо закивала, хоть и не совсем представляла себе, о чем лепечет бедная Сима.
— Сейчас я вам расскажу…
Странно. Школьница стояла в самом центре чрезмерного леса и разговаривала с кенгуровой особой, а беседа получалась обыкновенная: будто с вахтершей теть-Женей или с дедом Финикеевым с третьего этажа. «Наверное, чудеса не могут быть чудесными с головы до ног», — решила про себя Майка и взяла с себя слово попозже хорошенько обдумать эту волнующую мысль. Сейчас ей было некогда: тетя Сима дурным голосом кричала свой сон.
— Красиво, правда? — прокричавшись, спросила кенгуровая тетя.
— Грустно, — признала Майка.
— И я говорю — красиво, — Сима энергично подвигала острыми ушами. — Я люблю подлинную красоту, чтоб наполняться ею, и плавать в ней, как щепка в луже. А мой самый новый сон был судьбоносным, — с жаром проговорила она. — У меня вообще, все сны судьбоносные, но этот, я чувствую, самый-самый судьбоносный сон. Он рассказывал мне будущее. Знаете, какое у меня будущее?
— Головокружительное? — предположила Майка.
— На пьедестале, — Сима потупилась. — Мне снилось, что я стою в богатом наряде, вокруг меня красота, а некто подает мне знак. И все понимают, что я достойная.
— Кто «все»?
— Все, кто рядом. Их во сне много было, будто собрание по вопросу ветрености. Они там, — Сима махнула лапкой, — все время собираются, чтобы говорить про ветры, — ее горло набухло. — Перемен требуют наши сердца! — прохрипела Сима, подражая непонятно кому.
— Каких перемен?
— Чтожных, — пояснила Сима. — В моем судьбоносном сне они все поняли, что я самое чтожное существо и стали бросать в меня венки с хорошими словами.
Майка поежилась:
— Холодно, наверное, на пьедестале стоять, если ты не памятник.
— Так я и не стою! Я парю и летаю! Счастливая, просто невозможно! — заново переживая свой сон, кенгуровая тетя замерла.
Майка попробовала себе вообразить, как можно стоять на пьедестале и одновременно счастливо летать, но у нее ничего получилось.
— И когда сбудется ваш сон? — спросила она.
— Судьба любит, когда ее зовут, — произнесла Сима странные слова. — Сбудется, когда корявка станет примочкой, а ВВП удвоится! — и посмотрела на Майку так, будто той все должно быть ясно.
Тетя Сима ошибалась. Девочка заплутала в кенгуровых снах так бесповоротно, что выход был один: проснуться.
Но гимназистка не прошла даже пятой части своего пути и потому всего лишь произнесла самое пустяковое, что могло придти ей в голову.
— Очень приятно.
— А виной тому будет сиротская песня… — добавила Сима.
— Я, наверное, пойду.