Призвание: маленькое приключение Майки

Но вот наступил черед симпатичного болотца. Небольшое, нежно-зеленое, будто новорожденное, оно легко скакнуло Майке под ноги. Вот, казалось, только что была тропинка меж кустов, а вот — ноги уж ступают по мшистым кочкам.

Хоть и юное на вид, болотце имело все приметы взрослой топи: здесь были и юркие стрекозы, и водомерки в тинистых лужицах, и хор невидимых лягушек, и большая бабочка. Она мельтешила ярко-желтыми крыльями с синими пятнышками — словно подмигивала. Майка, не раздумывая, приняла приглашение.

— Прыг-скок, прыг-скок, чтоб никто не уволок, — запела она, следуя за махаоном меж лужиц, улыбавшихся то там, то сям.

Одна из кочек оказалась такой большой, что была будто и не кочка вовсе, а будущий холм.

— Ах!

На кочке-выскочке лежало белое фарфоровое блюдце с синим ободком, а на блюдце сидела жаба — пухлая, салатовая, в тон болотцу, с большими ртом, выпученными глазами и перепончатыми лапами — все как полагается. На плоской голове ее зубцами кверху торчал старый волан для игры в бадминтон. В одной лапке жаба держала вилку, а в другой ложку.

— Прямо королевна, — Майка не могла отвести от жабы глаз.

Махаон был того же мнения. Он замер на одном из уцелевших зубцов самодельной короны, синие глазки на его желто-черных крыльях теперь сияли самоцветами.

— Уйди, не для тебя цвету, — жаба повела пупырчатой головой. Махаон отлетел в сторону деревьев.

— Чем вы цветете? — спросила Майка, ступив на кочку-холм. Она прежде не встречала цветущих жаб и страшно заинтересовалась.

— У тебя глаз нет? — выпучилась на нее болотная королевна. — Зеленью цвету. Богато. Вся насквозь — с головы до последней перепоночки, — она требовательно постучала вилкой по тарелке. — Цвету, потому что мечту имею.

В какой мечтательный мир угодила Майка: все только и знают, что мечтать. Когда жить успевают?

— Выделиться хочу, — квакнула жаба. — Стать особой. Вот придет за мной мой суженый, а я тут его поджидаю, готовая по всей форме.

— Наверное, это очень трудно — выделяться, — предположила Майка. Украшения болотной королевы выглядели не очень удобными. Корона, вон, едва держалась на плоской жабьей головенке.

— Красота жертв требует, — сказала та, а дальше протяжно пропела, —

— Венец нелегок мой
Но будет и награда,
Придет за мной герой,
Ему я буду рада.

Майка вздохнула. А что тут скажешь, кроме вздоха? Красиво ж.

— Ты дуться могешь? — спросила ее жаба.

— Бывает иногда, — без охоты призналась Майка.

— Неправда. Не могешь. Нет у тебя способности. Где твои щеки, чтоб их дуть? Нету. А моя пятиюродивая кузина дуться умела больше вола. Выше всех бычилась.

— И не лопнула?

— Только надорвалась малость. Зато обрела свое счастье с циркачом. На юга улетела. Ее в последний раз с пеликаном Кузькой видели.

— Очень за нее рада, — сказала вежливая девочка.

— А была у нас еще одна. Бесприданница. Ни корон, ни фамильного фарфора — так себе, из незавидных невест. Она в хоре пела, а из всей красоты у ней были одни только ноги, длинные, да ладные. Раньше ей был бы один путь — в болоте топиться, али с жабунами веки вечные квакать. И что ты думаешь?

Майка с интересом ждала продолжения.

— …Унес ее аист Жан-Поль в далекий край. Говорят, теперь ногастая наша Бесприданница находится во главе стола. Любят ее там. Всего-то за ноги, — жаба заколотила по тарелке ложкой, выдавая торжественную дробь.

— Повезло.

— Да, мы нарасхват, — жаба надулась, словно собираясь последовать примеру надорвавшейся кузины. — Ученье — свет для нашей сестры. Жених теперь начитанный пошел, сказки все нужные наизусть знает. Ищет себе счастье на болоте. И днем ищет с песнями, и ночью с фонарями. Берет нашу сестру, почти не глядя. А все почему?

— Не знаю.

— Слава у нас хорошая. Жабка Пупыриха в далекие-давние времена сказалась Царевной-Лягушкой, да обрела себе счастье с царским сыном. С той поры и повелось. Теперь — вона! — всем царевен подавай. У нас из девиц даже самые незавидные обретают свое личное заболотное счастье. Идет косяком жених, икру, бывает, мечет перед самой завалящей — без убора и приданной фарфоровой посуды.

Самодельная королевна поелозила по тарелке.

Стоит напомнить, что цвет у болотной королевны был нежный, но в остальном она выглядела настоящей жабой — рыхлой и бородавчатой. Майка не поверила ни единому ее слову.

Умолкла и жаба, поводя выпученными глазами.

— Большая. Ногастая. Человеческая, — вдруг пробормотала она. — Ай! — глаза ее чуть не вывалились из орбит. — Ты — золушка?

— Можно и так сказать, — сказала Майка. Даже на болоте, разговаривая с жабами, девочке приятно было воображать, что ждет ее и волшебница, и хрустальная туфелька, и судьбоносный бал…

— Так вот ты какая, — жаба пожирала Майку глазами. — Явилась. Знаешь, поди, что скоро принц нарисоваться должен. Возьмут тебя за белы рученьки и уведут во дворец, прямо в высокохудожественную палату-камеру. Вот сейчас и уведут.

— Не хочу я в камеру. Я погулять еще хочу.