Призвание: маленькое приключение Майки

Мелькнула дверная «М», женщина осталась возле белоснежных раковин, а девочка поспешила вглубь беломраморного помещения. «Без кого она, немогучая?» — в маршевом темпе спросила себя Майка, но ответа не нашла. В песнях все ответы бывают в конце, а допеть Савонаролова не успела.

— Ну, а теперь давай посекретничаем, — предложила розовая блондинка, когда Майка уже умывала руки и разглядывала себя в зеркале.

В тот момент девочка подсчитывала, сколько лет ей надо будет расти и кушать, чтобы распухнуть до такой красоты, как у Савонароловой.

— Давайте, — вежливо отозвалась она.

— Ты ему кто, дитятко?

— Кому ему?

— Никишке-худоплету, кому ж еще, — секретарша подмигнула.

— Не знаю, — Майка растерялась. Она уже знала, что «Никишкой» кличут ученого чудака. — Никто, наверное.

— Хорош врать, не таись, сообщи по-нашенски. По-девичьи, — блондинка придвинулась к Майке своим розовым костюмом. — Как он тебя зовет? Корюшка?

— Корявка, — поправила Майка. — А еще «О-разлюбезная-дщерь».

— Ну, ты подумай! — от восторга Савонаролова едва не взвизгнула. — А сам из себя приличный на вид! Воды будто не замутит. Ну-ка, на свет встань, — распорядилась она и, подтолкнув Майку к окну, оглядела девочку так и эдак. — Глаз вроде не его. А нос похож. У него кажись покрупнее, он же мужик. Надо же! Вот сначала глянешь, и не заметишь, а теперь, вона, проступает подобие и тождество…

Савонаролова радовалась: глаза горели, тесный наряд содрогался, а кудряшки тряслись.

— Ай-да, Никишка! Тайных деток проталкивает на почетные места, — она ликовала.

— Вы меня не поняли, кажется…

— Как же, как же, все понимаю, что ж я вчера родилась? — заверила бойкая сплетница. — От меня никуда не уйдет. Могила. Во мне и умрет ваш фамильный секрет.

Глядя в торжествующие глазки Савонароловой, Майка уверилась, что не раньше, чем через пару мгновений новорожденная ложь разлетится по всему «Детскому миру» стайкой веселых канареек.

— У меня и папа есть, и мама, — сказала Майка.

— Кто сомневается! — хохотнула Савонаролова. — Отцы у всех есть. Даже у целых народов отцы имеются. Мда, история, — она шутливо толкнула девочку в бок.

Майка опять затосковала: не сделала, ну, ровным счетом ничего плохого, а такое чувство, будто дров наломала — вовек не собрать.

Они вышли в коридор. «Хоть бы уж он меня поскорей к себе вызвал», — молила по дороге девочка, не желая продолжения беседы с любопытной секретаршей.

Никифор говорил, что директор строг, но справедлив. Дружелюбие сплетницы казалось Майке ужасно несправедливым.

— Ну, чего? Колотись, — сказала Савонаролова, усаживаясь на подушечку перед столом с печатной машинкой.

Майка робко постучала.

— Ворвитесь! — послышался голос.

Майка толкнула дверь — и не поверила своим глазам.

Директор Пан

Чтобы стряхнуть наваждение, Майка аж зажмурилась. Однако, открыв глаза, убедилась, что ничего не пропало.

В противоположном конце длинной узкой комнаты за письменным столом сидел чудак-человек, дурной певец и отменный весельчак.

— Никифор… — объявила Майка очевидное. — Здрасте!

В тот же миг в ее голове все виденные прежде мелочи совпали, сложились, утряслись — и серьезный костюм бородача, и его доскональное знание всех таинств «Детского мира», и не всегда высказываемое, но вечно ощутимое уважение, которое испытывали к нему здешние обитатели. Майкин провожатый и есть тот самый строгий директор!

— Здравствуйте, Майя, — подчеркнуто официально произнес Никифор и… закудахтал.

Директор Пан сдерживал смех, но тот упорно рвался наружу. Кабинет был впору Никифору, однако на счастье девочки, его лицу, как и прежде, была впору задорная улыбка.

— Разыграли, как дурочку, — Майка не сумела спрятать обиду. — Опять я в лужу села.

— В некотором роде ты там и находишься, — согласился Никифор. — Однако вынужден заметить, что это целиком и полностью ваш выбор, Майя Яшина, а нам не оставалось ничего другого, как принять ваши условия. Главное правило призвания гласит: мы играем по вашим правилам! А это значит, что мы принимаем тот вид, который от нас ждут. Если девочка считает, что все время садится в лужу, то мы обязаны войти в ее положение. По Соньке — шапка, по Майке — маета…

— И ничего не сказали…

— Зачем говорить, когда можно не говорить? — Никифор захлопал глазами. — Молчание — золото. Ну, сама подумай, корявка, разве смогли бы мы друг друга понять, если б я сразу заявил тебе, что руковожу целым «Миром»?

— Наверное… — опыт общения с директорами у Майки был невелик, так что быстрого ответа она не нашла.

— Ни за что! — оборвал ее Никифор. — Дети боятся директоров. Все, как один. Будто мы звери, какие, — теперь его голос звучал жалобно. — А мы люди. Как и все, только немного по-другому называемся. Правда-правда. Со своими плюсами и минусами. Обыкновенные люди. Плешивые и бородатые…

Майка рассмеялась. Обида ушла, не оставив даже осадка. Теперь можно было и оглядеться.