Призвание – писатель. Том 1

«Снег калёный, как будто казённый…»

Снег калёный, как будто казённый,
Как ни крутишься – ветер в лицо,
В этом поле и хлебные зёрна
Прорастают лишь сорным словцом.

Потому здесь и вольному воля,
Что удел ни один не обжит
И дорога до этого поля
Через это же поле лежит.

Меньше яблока редкое солнце,
Облаков надвигается спуд,
Но, как насмерть, стоят оборонцы
И дорогу туда стерегут.

«Кричу, когда огонь прожжёт…»

Кричу, когда огонь прожжёт
Меня дыханием лужёным:
«Бог бережёных бережёт,
А каково небережёным?»

Мне эхо катится в ответ,
Ожоги лечит и нарывы:
«Не бережённых Богом нет,
Есть, кто мертвы, и есть, кто живы».

Смиряюсь, слышу, и огня
Я не боюсь проникновенья,
И Бога, спасшего меня,
Оберегаю от забвенья.

«Говорил-говорил, как слова доставал из колодца…»

Говорил-говорил, как слова доставал из колодца,
И заплакал потом, и давай причитать-голосить,
Будто горло пробил наконечник стрелы инородца,
И рванула из горла тоска и печаль по Руси.

Не по родине плач, что гремела державным железом,
По Руси – гой-еси! – что лишь в гусельных сказах жива,
Где семь вёрст до небес, только семь, но всё лесом и лесом,
А за каждым кустом колдуны, ведуны, татарва.

Он плетёт языком, но какие узлы расплетает,
Отмывает слезами, что жизнь накоптила во мне,
Красно солнце встаёт, ясный сокол с запястья взлетает,
И в воде не тону, и опять не сгораю в огне.

Я семь вёрст пролечу, отобьюсь, отмолюсь по дороге,
Меч заветный в руках, сапоги-скороходы не жмут,
И увижу свой дом, и узнаю родных на пороге,
И услышу, как птицы и ангелы вместе поют.

«Долгий путь слезой суровой вышит…»

Долгий путь слезой суровой вышит,
Прорастёт слеза и зацветёт,
Кто не слушал – дальше не услышит,
Кто не выжил – больше не умрёт.

На каких мы выросли заквасках!
Как дышали светлою волшбой!
Укатили сказки на салазках
И забрали бабушку с собой.

Я с тревогой памяти внимаю,
Санный след, как ленточку, тяну,
Жизнь прожил, а всё не понимаю,
Что я жизнь обратно не верну.

Утомились реки от движенья,
Намерзает в зеркало вода,
И ещё живые отраженья
Прибирает мёртвая вода.

«Кому-то жизнь – тяжёлый грех…»

Кому-то жизнь – тяжёлый грех,
Кому-то – окаянство.
Я шёл во тьме, покуда свет
Не очертил пространство.

Я выживал, где жизни нет,
И пропадал, где жили,
Но выпрямлялся снежный свет
Работой сухожилий.

И как бы чёрная смола
По следу ни кипела,
Легонько жизнь моя плыла
По белому, над белым.

Но что и раньше, что во тьме
Мне было непонятно:
Откуда жизнь взялась во мне
И как уйдёт обратно.

«Закрыть бы свинцовые веки…»